12 апреля
Сегодня, просыпаясь в своей старой хрущёвке на Тверской, я снова услышал тот знакомый грохот, будто стены бытдомов тонкие, как старый листок. Сосед сверху, Алексей Петрович, каждую субботу превращает наш подъезд в стройплощадку: то дрель, то перфоратор, то молоток. То в девять утра, то в одиннадцать, но всегда в выходной, когда так хочется проспать.
Сначала я относился к этому спокойно, думал: «Наверное, ремонт задерживается, поймём». Переворачивая себя в кровати, я закрывал уши подушкой, будто бы звук исчезает. Но недели шли, а шум всё так же будил меня по субботам, меняя темп короткими сериями, потом долгими протяжными рыками. Порой он нарушал тишину и в будние, около семи вечера, когда я приходил с работы, мечтая лишь о покое. Хотел я подняться и сказать Алексею всё, что думаю, но усталость, лень и нежелание конфликтов удерживали меня.
Однажды, когда дрель вновь запела над головой, я не выдержал и бросился наверх. Стучал в дверь, звонок гудел, а в ответ лишь рев перфоратора, вибрирующий до самого черепа. «Когданибудь я!» прорычал я, но не успел закончить. В голове роились фантазии: от отключения электроэнергии в подъезде до обращения к участковому, от наложения пеной вентиляции до простого извинения соседа.
Только бы он перестал сверлить! Этот звук стал для меня символом несправедливости, и я всё чаще думал: «Хотя бы ктонибудь в доме возмутится и остановит это безобразие». Но все сидели в своих норах, никого не смущало.
И тогда случилось непредвиденное.
В субботу я проснулся не от шума, а от густой, почти осязаемой тишины. Слушая, я ждал, когда опять зазвенит аппарат, но тишина всё держалась. В голове вспыхнула радость: «Наконецто! Или, может, тот зверь уехал?». День прошёл в ощущении свободы: пылесос работал тише, чайник звучал ласково, телевизор не вибрировал в потолке. Я сидел на диване, улыбаясь себе, как ребёнок, который впервые увидел мир без шума.
Воскресенье, понедельник, вторник, среда всё в тишине. Шум будто вырезали из моей жизни. Это было слишком резко после месяцев постоянного грохота, и я ощутил тревожный контраст.
Я стоял перед дверью Алексея, собираясь с духом, пытаясь понять: зачем мне это? Убедиться, что всё в порядке? Или проверить, не внимает ли меня к этому? Нажал звонок. Дверь открылась почти сразу, и на пороге стояла беременная женщина, лицо бледное, веки опухшие. Я видел её лишь мимоходом раньше, но теперь она выглядела старше, будто годы прошли за одну ночь.
Вы жена Алексея? спросил я, стараясь не показаться назойливым.
Она кивнула, слёзы скользнули по щекам.
Чтото случилось? Я давно не слышу
Слова застряли у меня в горле. Как объяснить, что пришёл изза тишины? Она отступила, пропуская меня в квартиру, и тихо произнесла:
Леши больше нет.
Я долго пытался понять. Понадобилось несколько секунд, чтобы собрать смысл.
Как когда? спросил я.
В прошлую субботу, утром, прошептала она, стирая слезинку. Понимаете, этот бесконечный ремонт Он так устал. Всё делал по выходным, а в будни времени не было. В тот день встал раньше меня, хотел собрать кроватку. Поторопился, упал Сердце Я не успела проснуться.
Она указала на угол, где стояла половина детской кроватки: инструкция, упаковка с крепёжами, детали, рассыпанные на полу. Всё было аккуратно разложено.
Он просто упал, прошептала она.
Я стоял, будто врос в пол, тяжёлые слова медленно проникали в сознание.
Тот самый шум, который меня так бесил, теперь звучал лишь в моих мыслях. Я посмотрел на коробку с винтами, шестигранником, наклейками с номерами деталей. Всё было так упорядочено Как у людей, которые действительно хотят чтото важное создать.
Может, вам чтото нужно? спросил я тихо, но она лишь покачала головой.
Спасибо, ничего ответила она.
Я ушёл почти на цыпочках, словно унося чужую боль. Спускаясь по лестнице, я ощущал глухое чувство вины, которое не имело формы, но жгло изнутри.
В своей комнате я поднял глаза к потолку: тишина стояла плотной, словно укор. Возможно, я ненавидел Алексея лишь за то, что он мешал мне спать? Для меня он был не человеком, а шумом, неудобством. А теперь его нет, а есть женщина, которая оплакивает его, и будущий ребёнок, у которого уже нет отца. И есть кроватка, которую он хотел собрать, но не успел.
Надо бы зайти к его жене, подумал я, помочь. Вряд ли она справится сама.
Вечером, когда мысли утихли, я снова посмотрел на потолок: мертвая тишина всё ещё держалась. Я не мог уснуть, поэтому поднялся, позвонил в дверь. Она открылась, женщина удивлённо подняла брови, будто не ожидала меня.
Послушайте начал я, смущённо. Мы почти не знакомы, но если позволите я могу собрать кроватку. Он хотел, чтобы она была готова. И если можно, я хотел бы помочь.
Она молчала, смотрела, пытаясь понять. Потом кивнула.
Проходите.
Я вошёл, осторожно переступая через коробки с деталями, и молча собрал кроватку. Она сидела на диване, поглаживая живот, иногда всхлипывая, стараясь не шуметь. Когда я прикрутил последний винт и поправил спинку, в комнате словно разрядилось напряжение.
Спасибо, прошептала она, вы даже не представляете, как это важно.
Я кивнул, не зная, что ответить. Выходя, я ощутил, что впервые за долгое время сделал чтото истинно правильное, и понял, что, может быть, вернусь сюда ещё не раз.
