Людмилочка, открой, это я! Свежих пирожков с капустой принесла, как Паша обожает! бодрый голос за дверью звучал настойчиво, будто от него нельзя отмахнуться. Вера вытерла руки кухонным полотенцем, бросив короткий, тяжёлый взгляд на мужа. Пётр сидел за столом, уставившись в остывшую чашку кофе, и выглядел как страдающий гений, погружённый в экзистенциальный кризис. Он даже не отреагировал на визит мамы, словно звонок лишь назойливый шум внешнего мира.
Открыв замок, Вера надела вежливую улыбку. На пороге стояла Раиса Григорьевна статная женщина в тёплом пальто, с проницательным взглядом и пакетом, откуда доносился аромат жареного теста. Она не вошла, а будто вплыла в прихожую, приняв с собой ауру непоколебимой правоты.
Здравствуй, Людмилочка. Что ты такая бледная? Не доела? спросила она, раздеваясь и окидывая квартиру пристальным взглядом. Где Паша? На кухне? Я так и знала.
Не дожидаясь приглашения, Раиса Григорьевна направилась к плите. Её появление мгновенно нарушило стерильный порядок, который Вера так любила. Кухня с глянцевыми поверхностями казалась неподходящей сценой для этой материнской демонстрации. Пётр, наконец, оторвал взгляд от чашки, слабо кивнул матери и попытался улыбнуться.
Мам, привет. Зачем так рано? спросил он.
Для мамы не бывает рано, сынок, провозгласила Раиса, ставя пакет с пирожками на стол, словно знамя. Видела, ты похудел, осунулся. Пришла подкрепиться. Кушай, пока горячие.
Вера поставила чайник на плиту, двигаясь почти бесшумно, но в каждом её движении сквозила напряжённость. Ей казалось, что она актриса в давно задолбавшем спектакле, где реплики уже известны. Сейчас будет прелюдия: разговоры о погоде, о здоровье родственников, о ценах на рынке. А потом, когда почва будет удобрена этой бытовой шелухой, Раиса перейдёт к главному.
У тебя всё чисто, Люда, стерильно даже, заметила свекровь, проводя пальцем по столешнице и радостно обнаружив отсутствие пыли. Только уюта маловато. Мужчине ведь тепло нужно, особенно в такой период.
Вера поставила перед ней чашку.
Чай будете? Чёрный, зелёный?
Чёрный, как обычно. Паша, хотя бы пирожок съешь. Горячий ещё. Ты сидишь без аппетита, смотреть больно, подтолкнула Раиса тарелку к сыну.
Пётр картинно вздохнул, взял пирожок, но не спешил откусить. Он вертел его в руках, будто это был философский артефакт, а не просто кусок теста с капустой.
Не до пирожков сейчас, мам, думы, сказал он. Это был сигнал.
Свекровь мгновенно сосредоточилась, готовясь к атаке. Её лицо приняло скорбнопонимающее выражение, отточенное годами.
Видишь, Людмила? Человек в себе, в поиске. Творческая натура не может, как все, бегать от звонка к звонку. Ему нужно время, чтобы переосмыслить, найти новый путь. А в такие минуты важна поддержка близкого человека. Женская мудрость подставить плечо, когда мужчине тяжело. Понять, принять
Голос был тихим, обволакивающим, как тёплое, но удушливое одеяло. Пётр слушал её, будто мученик, молча соглашаясь. Вера разливала кипяток, и пар над фарфором казался единственным живым явлением в этой кухне. Она дождалась паузы, посмотрела в глаза Раисе. Пауза затянулась. Свекровь поняла, что уговорами не добиться, и её голос стал стальным.
Людмилочка, Паша сейчас тяжело, он в поиске, ты должна его поддержать, войти в положение
Звук пластика, соприкасающегося с подставкой, прозвучал в тишине, как выстрел. Вера медленно повернулась, улыбка исчезла, взгляд стал холодным, направленным на свекровь. Пётр инстинктивно прижал голову к плечу, чувствуя, как меняется атмосфера.
Раиса Григорьевна, давайте без «Людмилочек», ровным, бесчувственным голосом произнесла Вера. Ваш сын сорокалетний мужчина, а не потерявшийся щенок, которого нужно приютить. Я уже всё ему объяснила без ваших намёков. Либо он завтра идёт на любое собеседование, хоть грузчиком, хоть курьером, либо собирает вещи и едет к вам искать себя.
Маска сочувствия сошла с лица Раисы, обнажив жёсткое недовольство. Она выпрямилась, став почти монументальной.
Да как ты
Именно так, перебила её Вера, не повышая голоса. Вы его так вырастили вы и входите в положение. А я брала в жёны мужчинупартнёра, а не венчурный проект, требующий постоянных инвестиций. На шее у меня нет места для балласта.
Слово «балласт» повисло в воздухе. Пётр дернулся, словно ударили, и наконец заговорил.
Люда, что ты такое говоришь при маме
Но ни одна из женщин его не услышала. Их диалог превратился в фон.
Я всегда знала, что у тебя нет сердца, прошипела Раиса, глаза сузив. Только калькулятор в голове. Деньги, деньги, деньги А как же душа? Ты понимаешь, что такое творческое выгорание? Это не лень! Это когда человек отдал себя работе и теперь нужен отдых. А ты с собеседованиями! Хочешь, чтобы гений разносил пиццу?
Вера коротко, беззвучно рассмеялась. Смех был страшнее крика.
Гений? Не смешите. У вашего сына не тонкая душа, а толстый слой инфантильности, который вы лелеете сорок лет. Вы с детства приносили ему пирожки, разгоняли пыль и говорили, что он особенный и непонятый. И вот он вырос, уверенный в своей «особенности», но не может её доказать, кроме как глумиться над остывшим кофе. Его «выгорание» случилось, когда его попросили взять на себя ответственность.
Каждое слово было точным ударом. Вера лишь констатировала факты, а её холодная констатация унизила сильнее любой истерики. Она выносила приговор не только Пете, но и всей системе воспитания Раисы.
Мой сын одарённый человек! воскликнула Раиса, стукнув ладонью по столу. А ты меркантильная мегера, тебе лишь бы деньги в дом тащили, а душа? Плевать!
Совершенно верно, спокойно согласилась Вера. Мне плевать, что творится в душе того, кто две недели лежит на диване, пока жена работает, чтобы платить за квартиру, в которой он сам и лежит. Не надо мне рассказывать про «женскую мудрость». Вы её уже применили и получили результат, сидящий сейчас за моим столом, не способный и слова в свою защиту. С меня хватит. Допивайте чай и забирайте своего искателя. Ему как раз нужен чемодан.
Слова о чемодане упали на стол, как капли кислоты, разъедая тонкий налёт семейного приличия. Пётр, до этого лишь бледный силуэт, вдруг выпрямился, отодвинул от себя пирожок, словно отрекаясь от последней связи с простыми потребностями, и посмотрел на Веру, но уже не как муж на жену, а как пророк на заблудшую паству.
Ты никогда не понимала, начал он тихо, но с глубоким пафосом. Всё время пыталась втиснуть меня в свою парадигму: работа, зарплата, отпуск. Ты видишь лишь поверхность, Люда, обёртку. А я говорю о сути, об эссенции!
Раиса Григорьевна тут же подхватила знамя, гордо посмотрела на сына, а затем перевела взгляд на Веру.
Слышишь? Ты поняла хоть одно слово? Ему тесно в твоём мирке, тесно!
Пётр жестом прервал её. Это был его бенефис.
Я не «уволился», как ты просто говоришь, шагнул он вперёд, став лектором. Я вышел из системы, которая перемалывает личность, превращая человека в винтик. Я ищу не работу, а предназначение. Это требует времени, погружения, концентрации. Внутренняя работа, духовный труд, сложнее, чем копировать бумаги с девяти до шести.
Он упивался собственным голосом, красивыми пустыми формулировками, рисуя себя великим титаном мысли, которому придётся объяснять законы Вселенной «дику», только что научившемуся добывать огонь.
И что ты за две недели духовного труда нашёл? спросила Вера холодным спокойствием. Открывал закон термодинамики, лёжа на диване? Или познал дзен, глядя сериалы?
Вот! Вот оно! воскликнул он, указывая пальцем на потолок. Ты пытаешься измерить духовный капитал в рублях! Тебе не понять, что такое выгорание, когда ты истощаешь не тело, а душу! Я отдал корпорации лучшие годы, а взамен получил опустошение. И вместо помощи мне снова требуешь идти в рабство! Ради чего? Ради новой модели телефона? Ради поездки на море, где все будут фотографировать еду?
Именно! Ради этого! поддакнула Раиса, вложив в слова ярость матери. Она не понимает, сынок, что ты человек высокого полёта! Ей нужен не орёл, а рабочая лошадь, тащить её повозку!
Вера слушала этот дуэт, чувствуя, как внутри закипает холодный яд. Она смотрела на сорокалетнего мужчину с глазами проповедника, на его матьпоклонницу, и картина складывалась окончательно. Это был не обычный спор, а столкновение вселенной, построенной на лжи, эгоизме и отказе брать ответственность. Вера больше не собиралась играть в их игру. Она выпрямилась, и её спокойствие лопнуло, как перегоревшая струна.
Раиса Григорьевна, с чего вы взяли, что я должна содержать вашего сына? Он мой муж, он мужчина, он должен меня содержать, а не наоборот! Так что ваши «защиты» сыночка оставьте!
Эти слова, брошенные в лицо свекрови с открытой яростью, взорвали кухню. На несколько секунд воцарилась пустота, в которой, казалось, замерли даже частицы пыли в луче солнца. Пётр застыл с открытым ртом, поза проповедника исчезла, превратившись в позу растерянного подростка. Раиса покраснела, воздух хрипло вышел из лёгких. Она хотела чтото крикнуть, но Вера не дала шанса.
Она развернулась и вышла из кухни, шаги твёрдые и размеренные, без спешки. Пётр и Раиса переглянулись, в глазах смешались недоумение и тревога.
Через минуту Вера вернулась, неся большой тёмносиний чемодан на колесиках тот самый, с которым они когдато ездили в свадебное путешествие. Она поставила его посреди кухни, между столом и ошарашенной парой, щёлкнула замками и распахнула крышку. Внутри пустота, как символ отказа.
Люда что ты делаешь? пробормотал Пётр, наконец нашедший голос. Но она его не слышала. Подойдя к шкафу, где висело его кашемировое пальто, она бросила его в чемодан.
Это для поиска себя в холодных реалиях, произнесла она ровным, почти металлическим голосом. Поможет сосредоточиться, когда не замёрзнешь.
Затем она достала из ящика его идеально выглаженные рубашки и бросила их в чемодан, небрежно свернув.
А это для собеседований. На роль гения, мессии, духовного гуру. Дресскод обычно не нужен, но пусть будет. Для солидности.
Пётр смотрел на это «ритуальное» уничтожение своего образа с ужасом. Затем Вера схватила его книги по саморазвитию, философии и поиску смысла, и, охапкой, швырнула их поверх рубашек.
Это духовная пища! Путь будет долгим, а обычную пищу теперь ктото другой обеспечит.
Раиса, оправившись от шока, бросилась к ней.
Ты с ума сошла! Это же его вещи!
Были его. Теперь ваш багаж, отразилась Вера, не оборачиваясь. Она положила ноутбук в специальный отсек. Инструмент для поиска предназначения. Или для сериалов. Зависит от степени просветления.
Последними в чемодан попали его туфли, громко стуча по полу. Вера захлопнула крышку, защёлкнула замки и подпихнула чемодан к ногам Раисы, он остановился в сантиметре от её ботинок.
Вера выпрямилась, бросив тяжёлый взгляд на обоих, в котором не было ни боли, ни сожаления, только холодная пустота.
Вы говорили, что ваш сын одарённый. Забирайте свой дар. Я им наелась. Оформляйте возврат производителю.
С этими словами она развернулась и, не оглядываясь, ушла из кухни. Пётр остался стоять, поражённый, мать в ярости, а между ними стоял чемодан, как надгробный камень их разрушенной семейной жизни. В квартире воцарилась оглушающая тишина, которая уже никогда не будет нарушена их совместным бытом.
