12июня, 2025г.
Сегодня в двенадцать часов у неё у моей Василисы Петровой операция. Плановая, простая: час под наркозом, лёгкие манипуляции, выписка в тот же день. Она не настаивала, будто бы знала, что я занят, а к тому же открытие нового офиса в Москве уже на носу.
Всё будет хорошо, сказала она, улыбнувшись, позвоню, как всё закончится. И, слегка прижав к щеке меня, бросила в сумку несколько пакетов сухого корма для котов, которые живут в подвале нашего дома, и бросилась к двери.
Я поправил галстук, ещё раз тщательнее посмотрел в зеркало, схватил папку с проектом и отправился на работу. Должность генерального директора в «ТехноСфера», компанию, которую я вывел в лидеры рынка, требует полной отдачи. И я отдаю её каждый свободный момент, убеждая себя, что делаю это ради нас, ради неё, ради её бездомных котов.
Коты никогда меня не привлекали. Мне казалось, что это её пустая забава, бессмысленная, не несущая пользы. Я отмахивался от её попыток завести бездомных блохастых котов, говоря, что в этом нет смысла, что они лишь «мелкие проблемы». А ей, как будто бы, уже надоело объяснять, почему я отказываюсь принимать в дом котов, живущих в подвале.
«Операция простая плановая ничего особенного Я должен был поехать туда с ней!!!» сколько раз я повторял эти мысли за неделю? Сотни? Порой мне казалось, что я мчусь в больницу, бросая всё, держась за белый халат врача, чувствуя дрожь в руках. Я рвал отчёты, стоял на коленях у её кровати, уткнулся лбом в её руку и молил её не оставлять меня. Но она молчала.
Никто не знал, что плановая операция и час наркоза могут превратиться в коматозное состояние.
Мы делаем всё, что в наших силах, говорил врач.
Вы ничего не делаете! я кричал, оплачивая её перевод в отдельную палату.
Шанс есть, надо ждать, пыталась успокоить меня медсестра.
Где же шанс?! вопрошал я, когда через неделю она всё ещё не приходила в сознание.
Я изматывал её палату цветами, перестал появляться на работе, лишь бы быть рядом каждую минуту. Уговаривал, обещал, шантажировал, даже целовал её, вспоминая сказку о спящей красавице, но всё больше погружался в ярость. Я разбил стул, разбил вазу, в порыве гнева бросил сумку, и её содержимое разноцветные пакетики корма рассыпалось по полу. Она так и не успела накормить своих котов, тех самых, которые вызывали у меня лишь отвращение, скрываемое за фасадом равнодушия.
«Дурак! Господи, какой же я дурак!» думал я, желая всё вернуть, отмотать назад, стереть всё рукой. Я готов был ползти к ней на коленях, спасать её котов, даже полюбить их, лишь бы увидеть её улыбку.
И вот, спустя несколько часов, я, дрожащими руками, поднял пакетики корма и пошёл к подвалу, где, как я надеялся, уже ждут мои «подвальные» коты.
Это называется фелинотерапия, сказал врач, глядя на меня серьёзно. Но зафиксированных случаев помощи в подобных ситуациях нет.
Значит, мы будем первыми, прохрипел я, выпуская котов из клеток.
Это её коты. Понимаете? Я отдам всё, лишь бы сказать ей об этом.
Я предупрежу персонал, сказал я, чувствуя, как адреналин начинает спадать.
Никогда нельзя терять надежду. Все мы учимся на ошибках. Я клялся, что больше не забуду её глаза, её смех.
Сейчас, когда нам предстоит пройти через эту операцию ещё раз, она улыбается, глядя на меня, когда я, наконец, снимаю шесть шлейков с котов, которые всё ещё сопротивляются. В её глазах семь пар сверлящих меня взглядов, шесть облегчённых вдохов на грани слышимости и один победный крик радости. Я понимаю, что пока она рядом, нет ничего важнее, чем её «придурка» её бесконечная любовь к тем самым котам из подвала.
Всегда, пока ещё не поздно…
