— Умоляю тебя, моя дорогая, пожали здесь надо мной, прошло уже три дня, как я не притронулась ни к крошке хлеба, а деньги совсем закончились — умоляла пожилая женщина продавщицу.

Прошу тебя, доченька, помилуй меня, уже три дня я не ела ни крошки хлеба, а денег у меня нет, умоляла пожилая женщина продавщицу.
Холодный зимний ветер пробирал до костей, окутывая старые улочки города, будто пытаясь вернуть вспоминания о тех временах, когда здесь жили люди с теплыми сердцами и искренними взглядами. Среди потускневших стен и облупившихся вывесок стояла старушка с морщинами, словно каждая из них хранила отдельную историю боли, выживания и утраченных надежд. В её дрожащих руках сжималась поношенная сумка, набитая пустыми стеклянными бутылками последними осколками прежней жизни. Глаза её блестели от слёз, медленно стекающих по щекам, не спеша высохнуть в ледяном воздухе.
Пожалуйста, доченька прошептала она, голос дрожал, как лист на ветру. Три дня без хлеба, ни одной монеты ни копейки, чтобы купить хоть кусок.
Слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью хлебного киоска продавщица лишь холодно покачала головой. Взгляд её был как вырезанный из льда.
И что же ты от меня хочешь? ответила она с раздражением. Это пекарня, а не пункт приёма бутылок. Разве ты не умеешь читать? На табло чётко написано: бутылки сдаёшь в специальный пункт, а там тебе выдают деньги на хлеб, еду, жизнь. Что я могу для тебя сделать?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт приёма закрывается в полдень. Пришла слишком поздно, упустив единственный шанс избежать голода. Раньше она даже не думала собирать бутылки. Было время, когда она преподавала, обладала образованием, держала осанку и честь, даже в самые тяжёлые дни. А теперь она стояла у киоска, как нищая, чувствуя, как горькая стыд наполняет её душу.
Ладно сказала продавщица, немного смягчив тон. Спи меньше. Завтра, если ты принесёшь бутылки рано, приходи, и я накормлю тебя.
Доченька, просила женщина, дайте хоть кусок батона Я заплачу завтра. Я клоню от слабости не могу больше выдерживать голод.
В глазах продавщицы не нашлось ни искры сочувствия.
Нет, резко отрезала она. Я не занимаюсь благотворительностью. Я сама едва сводю концы с концами в конце месяца. Каждый день ко мне подходят толпы, и я не могу накормить всех. Не мешай мне, у меня очередь.
Недалеко стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в собственные мысли, будто находившийся в другом мире мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно изменилась, как будто перед ней появился не обычный клиент, а важный гость.
Добрый день, Павел Андреевич! вежливо прозвучало её приветствие. Сегодня у нас появился ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами. А выпечка свежая, с абрикосом. Вишнёвая вчера, но тоже вкусная.
Добрый ответил мужчина, отрешённо. Дайте хлеб с орехами и шесть вишневых булочек.
С абрикосом? спросила она, улыбаясь.
Не важно, пробормотал он. Абрикос, если захотите.
Он достал из толстой сумки крупную банкноту и молча передал её продавщице. В тот же миг его взгляд случайно упал в сторону, где в тени киоска стояла старушка. Её лицо казалось ему знакомым, будто он видел его раньше, но память упрямо не возвращала детали. Единственное, что вырисовалось в сознании, большой цветочный брошь в виде старинного цветка, прикреплённый к её поношенному плаще.
Мужчина сел в свой черный автомобиль, положил сумку с покупками на сиденье и уехал. Его офис находился недалеко, за пределами города, в скромном, но современном здании. Он не любил роскоши. Павел Шаттов, владелец крупной компании по продаже бытовой техники, начал с нуля в начале девяностых, когда страна стояла на грани хаоса, а каждый рубль добывался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной трудоспособности, он построил империю без помощи связей и покровителей.
Дом его уютный коттедж в пригороде был полон жизни. Сожительствовали его жена Жанна, двое сыновей Артём и Кирилл, и вскоре должна была появиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вывел его из раздумий.
Паша, сказала Жанна тревожным голосом, нам звонили из школы. Артём опять поругался.
Дорогая, я не уверена, что успею, вздохнул он. У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионы доходов.
Но мне тяжело идти одной, прошептала она. Я беременна, устала. Не хочу идти в школу одна.
Не ходи, быстро ответил он. Я найду время. А Артём получит хорошее замечание, если не начнёт вести себя правильно.
Ты никогда не бываешь дома, сказала она печально. Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, пока они ещё в кроватях. Я волнуюсь за тебя, ты совсем не отдыхаешь.
Это работа, ответил он, ощутив укол вины. Но всё ради семьи. Ради тебя, детей и нашей будущей крошки, которая скоро появится на свет.
Прости меня, шепнула Жанна. Я просто так сильно нуждаюсь в тебе.
Павел провёл весь день в офисе, а затем ещё и вечер. Вернувшись домой, дети уже спали, а Жанна сидела в гостиной, ждя его. Она извинилась за резкие слова, но он лишь кивнул.
Ты права, тихо сказал он. Я переусердствую с работой.
Он предложил разогреть ужин, но Павел отказался.
Я уже поел в офисе. Принёс абрикосовую выпечку из того же киоска. Они восхитительные. И хлеб с орехами
Нам не понравился хлеб, заметила Жанна. Дети даже не доели его.
Павел задумался. В его голове возник образ той старушки. Было чтото в её внешности, в взгляде, в броше и вдруг, как вспышка, память вернулась.
Неужели это она? прошептал он. Тамара Васильевна!
Сердце сжалось. Он вспомнил школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Помнил, как она объясняла математику, терпеливо разбирая каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчик из бедной семьи, жил с бабушкой в крошечной квартире, где иногда не было хлеба. И она она замечала его. Не позволяя ему чувствовать унижение, она придумала «работу» помогать по дому, высаживать цветы, чинить забор. И без промедления на столе появлялась еда. А хлеб её хлеб, испечённый в русской печи, с хрустящей коркой и ароматом детства.
Я должен её найти, решил он.
На следующий день Павел не пошёл в офис. Отправил короткое сообщение секретарю: «Всё откладывается», и вышел из дома до рассвета. Холод был такой же, но теперь он жёг изнутри.
Он несколько раз обходил улицы вокруг хлебного киоска. Спрашивал дворников, продавцов сигарет, женщину, выгуливающую старую собаку. Никто её не видел в то утро. Только один мальчишка, собирающий картон, ответил:
Бабушка Тамара иногда спит в подвале дома 17 на Садовой. Дверь сломана, зайти может любой.
Павел бросился туда. Прихожая пахла мочой и старой сыростью. Спускался осторожно по лестнице; луч фонарика телефона дрожал на облупившихся стенах. В углу, на картоне и старом плаще, служившим подушкой, лежала она. Спала или делала вид, что спит трудно было определить. Брошьцветок всё ещё висела на её шее, теперь казалась даже крупнее, будто время её разросло.
Тамара Васильевна прошептал он.
Старушка медленно открыла глаза. На её лице не было удивления, лишь лёгкая морщинка у губ.
Шаттов Павлуша, произнесла она тем же голосом, которым четырёхдесят лет назад поправляла уравнения. Ты поправился.
Он опустился на колено, не замечая грязь под собой.
Почему ты меня никогда не искал? Я я вам всё должна.
Долг был моим, а не твоим, ответила она. Я дала тебе то, что любой учитель даёт: каплю веры, когда ничего не было. Ты её принял и удвоил. На этом всё.
Не всё, сказал Павел, голос задрожал. Не всё, если вы голодаете, а я я спорю с поставщиками о миллионах, которые мне не нужны.
Тамара попыталась встать; он поддержал её. Её руки были из сухой кости, кожа холодна.
Глупый ребёнок, вздохнула она. Мир не работает наоборот. Ты уже отплатил. Каждый раз, когда помогал, не унижая, каждый раз, когда не ставил себя выше других ты уже отдал. Иди теперь, я спать хочу.
Я не уйду, заявил он твёрдо. Вы пойдёте со мной.
Она посмотрела на него долго. В её глазах уже не было мольбы, а лишь древняя гордость, которой ни беда, ни старость не смогли отнять.
Ты уверен, что хочешь тащить за собой старую, которой уже ничего не надо?
Вы поддержали меня, когда я был никчёмным, ответил Павел. Теперь моя очередь.
Тамара впервые улыбнулась. Это была небольшая, уставшая, но искренняя улыбка.
Тогда принеси мне немного того хлеба с орехами, что ты покупал вчера, сказала она. Хочу вспомнить, как на вкус был детский сладкий день.
Павел помог ей встать. Они вышли из подвала, он держал её за локоть, будто боялся, что она сломается. Снаружи город всё ещё был холоден, но ветер уже не казался таким безжалостным.
В машине, пока прогревался мотор, она оперлась головой о окно и прошептала:
Знаешь, Павлуша в конце концов мы все возвращаемся туда, откуда пришли. Ктото пришёл раньше, ктото позже. Главное, чтобы ктото помнил, что мы были здесь.
Павел молчал. Он завёл машину и поехал к дому, где Жанна и дети ждали, не подозревая, что сегодня их семья расширится самым неожиданным и справедливым образом.