28марта. Дедушка Павел Иванович, я, сидел в кабинете, когда внезапно услышал крик: «Дедушка, смотри! закричала Алёна, прильнув носом к окну. Собачка!» За крыльцом неслась грязная чёрная дворняга, клыкастая, с торчащими костями.
«Эта собака опять», пробурчал я, натягивая валённые башмаки. «Третий день она крутится. Убирай её отсюда!» Поднял палку, и собака отскочила, но не убежала. Она села несколько метров от меня, просто смотрела в стороны, как будто ждала чегото.
«Дедушка, не прогоняй её», схватила меня Алёна, хватая меня за рукав. «Наверно, она голодна и замёрзла». Я отмахнулся: «У меня своих забот хватает! Ещё и блох принесёт, заражения любые. Убирай её прочь!» Собака подпрыгнула хвостом и ушла, но когда я прошёл за дверь, она вернулась.
Алёна живёт со мной уже полгода, с тех пор как её родители погибли в автокатастрофе. Я взял внучку к себе, хотя никогда особо не ладил с детьми. Мне нравилась тишина, свой распорядок. А теперь в доме появилось существо, которое плачет ночами и постоянно спрашивает: «Дедушка, когда вернутся мама и папа?»
Как объяснить ей, что никогда не вернутся? Я лишь ворчал и отводил взгляд. Нам обоим было тяжело и мне, и ей. Но укрываться от этого некуда.
После обеда, пока я дремал у старого телевизора, Алёна тихо выскользнула во двор с миской, в которой остался суп. «Иди сюда, Жужа», прошептала она, назвав собаку. «Хорошее имя, правда?» Жужа подошла осторожно, вылизала тарелку до чистоты, затем лёгла, положив морду на лапы, и смотрела на меня с благодарностью.
«Ты хорошая», ласкала её Алёна. «Очень хорошая». С того дня Жужа не уходила из двора. Она охраняла ворота, провожала Алёну в школу, встречала её возвращение. А когда я выходил на улицу, слышалось: «Опять ты! Сколько можно?!» Жужа уже понимала, что хозяин громко лает, но не кусае́т.
Сосед Семён Михайлович, стоя у забора, наблюдал за этим зрелищем и сказал: «Паша, зря её гоняешь». Я ответил: «Зачем? Мне собака нужна, как зубная боль!» он не понял. Затем добавил: «А может, Бог её тебе не зря послал?». Я лишь фыркнул.
Прошла неделя. Жужа всё стояла у ворота в любую погоду, в любой мороз. Алёна тайком подносила ей еду, а я делал вид, будто ничего не замечаю.
«Дедушка, можно Жужу в сенники пустить? умоляла внучка за ужином. Там теплее». Я ударил кулаком по столу: «Нет и ещё раз нет! Животным в доме места нет». Она бросилась в ответ, но замолчала.
Ночью я не мог уснуть. Утром выглянул в окно. Жужа лежала свернувшись в комок прямо на снегу. «Скоро отдаст душу Богу», подумал я и почувствовал гниль в сердце.
В субботу Алёна пошла кататься на коньках на пруд. Жужа, как обычно, шла за ней. Дочка радовалась, крутилась, а собака сидела на берегу, наблюдая.
«Смотрите, как я умею!», крикнула Алёна и помчалась к центру льда. Лёд заскрипел, треснул, и Алёна провалилась. Холодная вода схватила её, она боролась, крики глушились волнами.
Жужа замерла на секунду, потом бросилась к дому. Я, рубя дрова, услышал лай, глухой и отчаянный. Огляделся собака бросалась к воротам, лаяла, царапала штаны, тянула к себе. Я не понял: «Ты что, с ума сошла?»
Но Жужа не успокаивалась: металась, хватала за одежду, глаза полные тревоги. И вдруг я крикнул: «Люля!», бросившись за собакой. Жужа мчалась вперёд, оглядывалась, а я приближался к пруду.
Я увидел чёрное пятно в воде, услышал слабое шипение. «Держись!», крикнул я, схватив длинную штырь. Я полз по трескающемуся льду, согнул его, но держал. Схватил Алёну за куртку и потянул к берегу, а Жужа всё время лаяла, поддерживая меня.
Только вытащив её, я увидел, что она синяя от холода. Я отряхнул снег, обнял её, молился всем святым. Алёна прошептала: «Дедушка, Жужа, где Жужа?». Собака сидела рядом, дрожа от холода и страха.
«Она здесь», хрипнул я. После этого случая я перестал кричать на Жужу, но всё равно не пускал её в дом.
«Дедушка, почему? не успокаивалась Алёна. Она же меня спасла!». Я ответил: «Спасала, спасала. Но места для неё у нас нет». Я злился на себя, не понимая, почему так поступаю. Порядок есть порядок, но в душе будто коты царапают.
Сосед Семён пришёл попить чай, жуя пряники, и спросил: «Слыхал, что случилось?». Я буркнул: «Да, слышал». Он сказал: «Хорошая собака, умная». Я лишь кивнул. Он продолжил: «Такую надо сохранять». Я ответил плечом: «Мы её не гоняем». Он возразил: «А где она ночует в мороз? На улице? Собака же собака». Я лишь отвернулся, думая о том, как мало я умею любить.
Зима становилась всё более суровой, завывания ветра, сугробы в пол. Я спешил чистить дорожки, пока снег всё выше. Жужа всё стояла у ворота, истощённая, шерсть валялась, глаза тускнели, но охраняла.
«Дедушка, посмотри на неё», просила Алёна, держа меня за рукав. «Она почти мёртвая». Я ответил: «Сама выбрала сидеть здесь, никто её не заставлял». Она снова: «Но она». Я закричал: «Хватит! Сколько можно про одно и то же? У меня уже надоела её собака!». Алёна замолчала и ушла в свою комнату.
Вечером, читая газету, я услышал её шёпот: «Сегодня Жужи не видно». Я не поднял глаза: «И что?». Она сказала: «Весь день её нет, может, она заболела?». Я ответил: «Может, ушла наконец. Ей и дорога». Алёна воскликнула: «Дедушка! Как ты можешь так говорить?». Я положил газету, посмотрел на внучку: «Она не наша, чужая, мы ей ничего не должны». Алёна тихо: «Мы ей спасали, а места в тепле не дали». Я ударил стол: «Нет места! Дом не зоомагазин!». Она заплакала и побежала в свою комнату. Я остался за столом, газета пылом покрылась.
В ту же ночь бушевала метель, дом дрожал, стекла гнулись, снег шуршал по окнам. Я крутился в кровати, не мог спать. «Собачья погода», думал я и ругался сам: «Какая разница? Не моя проблема!». Но разница была, и я это знал.
К утру ветер стих. Я встал, заварил чай, выглянул в окно: двор был покрыт снегом до самого окна, дорожки исчезли, скамейка стояла одна. У ворот чтото чёрнело в сугробе. «Наверное мусор», подумал я, но сердце сжалось.
Я накинул куртку, надул валенки, вышел наружу. Снег был глубокий, до колен. Дойдя до ворот, я замер. В сугробе лежала Жужа, неподвижна, снег покрывал её почти полностью, виднелись лишь уши и кончик хвоста.
«Вот и всё», прошептал я, чувствуя, как чтото ломается внутри. Я смахнул снег, увидел, что она дышит с хрипом, глаза закрыты. «Эх ты», пробормотал я, «глупая, зачем не ушла?». Жужа дрогнула от моего голоса, попыталась поднять голову, но сил не нашло.
Я осторожно поднял её, она была лёгка, почти только кости и шерсть, но всё ещё тёплая, живой. «Держись», пробормотал я, неся её в дом. Положил её на старую одеялку у печи. Алёна в пижаме бросилась к нам: «Дедушка, что случилось?». Я запнулся: «Она замёрзла там, давай согреем». Алёна сразу налетела: «Она живая? Дедушка, живая?». Я кивнул, налил молока в миску.
Алёна быстро поставила миску, Жужа с трудом подняла голову и лакнула молоко, а потом ещё раз, и ещё. Мы с ней сидели, глядя, как она пьёт, как будто чудо происходит.
К полудню Жужа уже сидела, к вечеру шла по кухне на дрожащих лапках. Я время от времени бросал ей кусок мяса, шептал: «Временно, ясно? Подрастёшь и на улицу!». Алёна лишь улыбалась, видя, как я тайком укладываю ей лучшие куски, согреваю её, глажу, будто никто не смотрит.
Утром я проснулся рано, Жужа лежала на коврике у печи, внимательно меня изучала. «Ну что, ожила?», пробормотал я, подтягивая штаны. Она вильнула хвостом, словно проверяя, не прогоню ли её снова.
После завтрака я надел куртку и вышел во двор. Обошёл забор, взглянул на старый сарай, где был пустой домик, давно никому не нуженный. «Лилька!», крикнул я в дом, «подойди сюда!». Алёна выскочила, за ней Жужа, но уже не подбиралась ко мне.
Я указал на сарай: «Кровля пробита, стены сгнили, надо бы отремонтировать». Алёна спросила: «Зачем, дед?». Я ответил: «Пусть место пустует, иначе беспорядок». Я принёс доски, молоток, гвозди, начал чинить, ругаясь на всё подряд: «Гвоздь гнётся, доска не того размера». Жужа сидела рядом, наблюдая, как я стараюсь.
К обеду сарай сиял новым покрытием, я положил старое одеяло внутри, поставил по мискам воды и еды. «Готово», сказал я, вытирая пот. Алёна тихо спросила: «Это для Жужи?». Я бросил: «Для кого ещё? В доме ей места нет, а на улице жить ей почеловечески, то есть пособачьи». Алёна обняла меня: «Спасибо, дедушка!». Я отмахнулся: «Не плачь. Запомни это временно, пока не найдём ей хозяев». Я знал, что искать их не будет, и Жужа теперь никому не нужна, кроме нас.
Подошёл сосед Семён, посмотрел на отремонтированный домик, собаку, довольное лицо Алёны, хитро улыбнулся: «Ну что, Паша, говорил же я, Бог её не зря послал». Я буркнул: «Отвали со своим Богом, просто жаль». Семён кивнул: «Сердце у тебя хорошее, только спрятал его глубоко». Я не стал спорить, глядел, как Жужа обнюхивает новое жилище, как Алёна гладит её голову, и понял теперь они семья. Неполная, может странная, но всё же семья.
«Ладно, Жужа», тихо сказал я. «Это теперь твой дом». Собака посмотрела на меня долгим взглядом и легла у двери, чтобы видеть вход, где живут её люди.
Сегодня я понял, что даже сердце, закалённое долгими годами, может вновь растопиться от простого тепла. Главное не отвергать тех, кто нуждается в помощи, иначе потеряешь шанс стать полноценным. Это мой урок.
