Эффект присутствия
Утром, когда в соседних домах ещё горели редкие окна, Антон уже сидел за столом в своей однокомнатной квартире и щурился в монитор. На экране медленно вращалась трёхмерная модель комнаты, в центре которой висела полупрозрачная надпись: «Session failed». Под ней тянулась вниз красная строка логов, как бесконечный чек.
Он снял очки, потер переносицу и посмотрел на лежащий рядом шлем виртуальной реальности. Тёмный матовый пластик, по краю тонкие царапины, как у телефона без чехла. Антон провёл по ним большим пальцем и поймал себя на том, что гладит устройство, как живое. Усмехнулся и отдёрнул руку.
На кухне зашипела турка. Он встал, налил себе кофе, вернулся к столу. В комнате запахло кофе, смешанным с ароматом тёплого пластика от системного блока. Привычная утренняя смесь. Он сделал первый глоток, открыл почту и нашёл в списке новое письмо от продюсера проекта.
«Антон, привет. Клиент просит показать живую демку к концу месяца. С акцентом на «эмоциональный вау». Можешь?»
Он уставился на слово «вау», как на занозу. Можно было бы ответить, что воспоминания не делают по ТЗ, что «эмоциональный эффект» не кнопка в интерфейсе. Но он уже почти десять лет работал в коммерческой разработке и знал, что писать надо иначе.
«Привет. Сделаем. Понадобятся живые данные для теста. Я подготовлю материалы», написал он и нажал «Отправить». Затем ещё минуту смотрел на пустой экран, где только что было письмо. Потом вздохнул, развернул кресло к шлему и взял его в руки.
Проект назывался ReLive. В презентациях его описывали как «VRплатформу для безопасного переосмысления личного опыта». Внутри команды говорили проще: «игра с памятью». Идея была не его, но именно он написал большую часть ядра. Алгоритм, который на основе видеозаписей, геоданных, фото и обрывков текстов собирал для пользователя сцену не точную копию прошлого, а плотную, похожую на него модель. Платформа заполняла пробелы, подмешивала звуки, свет, мелкие детали, чтобы мозг не спотыкался.
В теории всё звучало красиво. На практике приходилось искать компромиссы: гдето жертвовать реализмом ради комфорта, гдето оставлять шероховатости, чтобы пользователь не терял ощущения, что это всётаки реконструкция, а не сон.
Он нажал кнопку на шлеме. Маленький индикатор вспыхнул мягким светом. Антон положил устройство обратно на стол, открыл проект в своей рабочей папке и снова уткнулся в код.
Днём он поехал в офис. Метро в это время уже было забито людьми в тёплых куртках и пуховиках. В вагоне ктото слушал музыку без наушников, ктото листал ленту. Антон стоял у двери и ловил взглядом отражение своего лица в стекле. Нос стал чуть крупнее, чем ему казалось в молодости, волосы заметно поредели на макушке. В такие моменты особенно отчётливо ощущалось, что сорок уже позади, а не впереди.
Офис стартапа располагался в бывшем бизнесцентре на окраине Москвы. Серый фасад, стеклянные двери, на входе турникеты. На этаже, где сидела их команда, пахло кофе и пиццей. Открытое пространство с рядами столов, несколько переговорных со стеклянными стенами, в углу зона с пуфиками и приставкой.
О, Антон, как раз тебя искали, крикнул ему навстречу Тимур, младший разработчик в худи с логотипом проекта.
Кто пришёл? Антон поставил рюкзак возле своего стола.
Продюсер. С клиентом. Они в большой.
Антон кивнул, включил ноутбук, бросил взгляд на монитор, где медленно загружалась система, и пошёл в переговорку.
Внутри уже сидели трое. Продюсер сухой, подтянутый мужчина лет тридцатипяти в рубашке без галстука. Рядом женщина в тёмном костюме, представитель клиента, и ещё один парень с планшетом.
Антон, продюсер поднялся, познакомься, это Светлана, стратег по продукту со стороны заказчика.
Добрый день, сказал Антон.
Мы как раз обсуждаем позиционирование, сказала Светлана. Нам важно, чтобы пользователи чувствовали, что это не просто развлечение, а инструмент работы с собой. Но при этом, конечно, без тяжёлого психологического налёта.
Антон сел, сложил руки на столе.
Технологически мы можем довольно точно воссоздать события, сказал он. Но важно помнить, что это именно реконструкция. Наша система заполняет пробелы, чтобы не было провалов. Иначе мозг выкинет пользователя из погружения.
А вы можете, перебила Светлана, сделать так, чтобы сцены были чуть лучше, чем в реальности? Чуть более тёплый свет, приятнее голоса, сглажены конфликты. Чтобы человеку хотелось возвращаться.
Антон почувствовал, как внутри чтото напряглось.
Это уже не работа с собой, сказал он. Это побег.
Люди и так бегут, спокойно ответила она. В сериалы, в соцсети, в игры. Мы просто даём им более осмысленный формат. Главное не допускать травмирующих сценариев.
Продюсер быстро вмешался:
Мы можем добавить настройки. Режим «реалистичный» и режим «щадящий». Пользователь сам выберет.
Антон хотел возразить, но встретился взглядом с продюсером. Тот слегка покачал головой. Не сейчас.
После встречи он вернулся к своему столу и долго сидел, не трогая клавиатуру. В голове крутились слова Светланы: «чуть лучше, чем в реальности». Он вспомнил, как несколько дней назад прогонял тестовую сцену с выпускным сына. Тогда ещё всё было сыро, но момент, когда мальчишка в пиджаке, на полголовы ниже отца, выходит на сцену за аттестатом, получился удивительно живым.
В реальности на том выпускном Антон почти не смотрел на сына. Он сидел в телефоне, отвечал на письма по проекту. Бывшая жена потом долго ему это напоминала. В реконструкции он стоял в проходе между рядами, снимал всё на камеру, улыбался так, что щёки сводило. Сын, повернувшись к нему, махал рукой.
Вечером, вернувшись домой, он снова запустил эту сцену. Шлем плотно обхватил голову, отрезав комнату с облупившимися обоями и гулом холодильника. В наушниках зашумели голоса, заиграла торжественная музыка. Он снова увидел сына на сцене. Тот был чуть выше, чем в реальности, плечи шире. Лицо ясное, уверенное. Антон стоял в проходе, держал в руках виртуальную камеру. На этот раз он попытался отойти в сторону, но система мягко вернула его в заданную траекторию. Сцена была заскриптована.
Когда всё закончилось, он снял шлем и долго сидел, уставившись в одну точку. Потом открыл меню, нашёл настройки сцены и стал смотреть параметры. Уровень освещения плюс двадцать процентов, контраст плюс десять. Звук слегка усилены аплодисменты. Лицо сына частично восстановлено по более поздним фотографиям.
Он сам это сделал, когда настраивал «улучшение». Тогда казалось, что немного приукрасить не страшно. Сейчас в груди было неприятное чувство, словно он подменил чтото важное.
На следующий день он позвонил бывшей жене.
Привет, сказал он, стоя у окна и глядя на серый двор. Слушай, мне нужно Я делаю одну штуку по работе. Надо протестировать на живых людях. Можешь заехать?
Это безопасно? спросила она после паузы.
Это просто VR. Ничего не будет. Мне важно понять, как человек реагирует.
Она приехала вечером. Вошла в квартиру, осмотрелась. Здесь мало что изменилось с тех пор, как она уехала. Те же полки с книгами, тот же старый диван.
У тебя всё как заморожено, сказала она, снимая шарф.
Некогда, ответил он. Работа.
Он показал ей шлем, объяснил, что и как.
Ты хочешь, чтобы я посмотрела что? спросила она.
Любой момент. Можно загрузить фотографии, видео. Система сама соберёт сцену. Лучше чтото важное, с сильными эмоциями.
Она задумалась, потом достала телефон.
У меня есть видео, как мы с ним в первый раз поехали на море. Помнишь, он тогда боялся заходить в воду.
Антон кивнул, хотя помнил плохо. Тогда он работал над срочным релизом и большую часть отпуска проводил с ноутбуком в номере. В памяти остались кадры: ребёнок в надувном круге, крики чаек, запах крема от загара.
Они перенесли файлы в систему. Алгоритм начал анализ. На экране побежали проценты. Антон наблюдал, как формируется временная шкала, как к ней подтягиваются геоданные, как по лицам строятся трёхмерные маски.
Страшновато, сказала она, глядя на всё это. Вроде и интересно, а в то же время Как будто в голову залезают.
Мы не лезем, тихо сказал он. Мы только собираем то, что уже есть.
Когда сцена была готова, он помог ей надеть шлем. Настроил ремешок, поправил наушники.
Если станет некомфортно, сразу скажи. Я остановлю.
Она кивнула. Он запустил сеанс.
Первые минуты она молчала. Потом вдруг тихо рассмеялась.
Он бежит по песку Ой, смотри, как он спотыкается. Ты помнишь это? спросила она в пустоту.
Антон смотрел на монитор, где отражалось только сухое: уровень пульса, частота дыхания, направление взгляда. По графикам было видно, как в определённый момент пульс подскочил.
Что случилось? спросил он.
Она сняла шлем, глаза блестели.
Там она замялась. Там ты с ним заходишь в воду, держишь за руки. В реальности ты сидел на шезлонге и отвечал на письма. Я помню это очень чётко. А тут ты рядом.
Антон почувствовал, как в животе сжалось.
Наверное, алгоритм достроил сцену, сказал он. По фото, по типичным паттернам. Он не знает, где я был.
Но мозгто знает, тихо ответила она. И теперь там две версии. Одна, где ты в телефоне. Другая, где ты с нами.
Она встала, прошлась по комнате.
Это опасно, Антон. Люди начнут выбирать, какую версию помнить.
А сейчас они разве не выбирают? спросил он. Фотографии, сторис, всё это
Это всётаки про реальность, сказала она. А тут мне было хорошо. Но я вышла и стало както пусто.
Она ушла, не допив чай. Антон остался один. Долго сидел, глядя на шлем. В голове крутилась её фраза про две версии.
Через неделю начались внутренние тесты с участием сотрудников. Добровольцы приносили свои флешки, давали доступ к облакам с фотографиями. Ктото хотел вернуться в детство, ктото в первые свидания, ктото в день защиты диплома.
Тимур запустил сцену, где он в школьной форме стоит у доски. После сеанса он снял шлем и долго сидел молча.
Как? спросил Антон.
Странно, сказал Тимур. Там всё как будто лучше. Учительница не кричит, одноклассники не смеются. Я отвечаю, и у меня получается. Я даже не знал, что так хочу это увидеть.
А сейчас что чувствуешь?
Тимур пожал плечами.
С одной стороны, легче. С другой будто меня обманули. Но это же я сам выбрал этот режим.
Антон отмечал реакции, записывал комментарии. В отчётах для продюсера он писал сухо: «повышение уровня удовлетворённости», «снижение тревожности», «эффект притягательности к сцене». Внутри он всё больше сомневался, стоит ли радоваться этим цифрам.
Однажды вечером ему позвонил сын.
Пап, привет. Слушай, ты говорил про свою штуку. Можешь меня тоже прогнать? Интересно же.
Антон замялся.
Там ещё всё сыро.
Да ладно. Я же не бабушка, не испугаюсь. Хочу посмотреть, как вы это делаете.
Он согласился. Договорились на выходные.
Сын пришёл в джинсовке и толстовке, с рюкзаком. Вошёл, осмотрелся.
У тебя тут музей, сказал он, указывая на старый телевизор и стопку дисков.
Работа важнее обстановки, ответил Антон.
Они сели за стол. Антон объяснил принципы.
Вы, значит, собираете всё из кусков? уточнил сын. А если я не хочу, чтобы программа видела переписки?
Тогда она будет работать только с фото и видео. Меньше данных больше допущений.
Ладно, давай начнём с чегонибудь безопасного, сказал сын. Помнишь, как мы ездили на дачу к деду? Когда я был мелким.
Антон кивнул. Он помнил дорогу, пыльную тропинку, ржавый мангал. Но многие детали уже стерлись.
Они загрузили старые фото, несколько роликов, которые чудом сохранились. Система работала дольше, чем обычно: старые форматы, низкое качество.
Окей, сказал Антон, когда всё было готово. Готов?
Поехали.
Он помог сыну надеть шлем, запустил сцену. На мониторе побежали графики. Сын сначала смеялся, комментировал вслух. Потом замолчал. Пульс на графике вырос.
Пап, вдруг сказал он, голос стал глухим, а почему дед здесь не кашляет?
Антон вздрогнул.
Что?
Он там ходит по участку, как здоровый. В реальности он уже тогда задыхался, помнишь? А тут он моложе, будто ничего нет.
Антон метнулся к клавиатуре, приостановил сеанс.
Система подтянула его образ из более ранних фото, сказал он. Я могу поправить.
Сын снял шлем, посмотрел на отца.
Зачем ты это делаешь? спросил он. Кому нужна такая версия? Мне? Тебе?
Людям иногда нужно вспомнить хорошее,Он понял, что истинная свобода принять прошлое таким, какое оно есть, без попыток его украшать.
