Мой сын позвонил мне, голос его звучал как отголосок в пустой квартире, и сказал: «Мама, на прошлой неделе мы переехали в другую область. Аня, её жена, просит отдельного уголка». Я замерла на пять секунд, потом произнесла: «Всё в порядке, сынок. Удачи». Положив трубку, я открыла ноутбук, вложила в письмо адвокату странный документ. То, что последовало, изменило всё.
Звонок пришёл в туманном полдень вторника, когда я готовила индейку с пюре для внука Ивана, а телефон вибрировал на столе из плотного дерева. На экране высветилось имя Рюрика, мой единственный сын. Его голос звучал отстранённо, почти механически, будто читает чужой сценарий.
Мама, я быстро звоню, потому что уже выхожу, бросил он, почти не спросив, как я. Мы переехали в Казань на прошлой неделе, Аня получила там замечательную работу. И, знаешь, забыли тебе сказать. Всё так быстро, как будто поплотному склеили жизнь.
Он говорил, будто я соседка, которая продаёт булочки на углу, хотя я сама родила его, ночами кормила, когда у него была пневмония в семь лет, продавала бабушкину золотую брошку, чтобы оплатить его учёбу в институте.
Всё в порядке, сын, ответила я, голосом спокойнее, чем ожидала. Удачи в новой главе.
Я повесила трубку, и в кухне настала гнетущая тишина, тяжёлой, как каменный гвоздь. На плите шипела индейка, на столе лежали крошечные куклы Ивана, собранные в корзину. Всё, что я готовила с любовью, вдруг превратилось в насмешку. Но слёз не лил я в тот миг.
Я пошла в свою комнату, тяжёлые шаги звучали, как будто каждый из них весил тонну, открыла ящик комода и вынула ноутбук, подаренный мной Рюрику два года назад: «Чтобы быть на связи, мама. Ты уже не молода». Как ирония.
Я села на край кровати, той же кровати, на которой я провела тридцать два года с Георгием, пока рак не отнял его. Открыв письмо, дрожащими, но решительными пальцами, я набрала адрес адвоката Владимира Васильева, который оформлял завещание Георгия и помогал мне, когда я получила в Верхнем Тульском районе землю, стоившую более трёхсот тысяч рублей. Ту же землю, где восемь месяцев назад я согласилась позволить Рюрику и Ане построить семейный дом.
Наш дом. Какая шутка.
Я написала короткое, без лишних слов письмо:
Владимир Васильев, прошу начать процесс, о котором мы говорили на прошлой неделе. Прикладываю документы. Пора действовать.
В приложении то, что я тайно собирала месяцами: фотографии, скриншоты, аудиозаписи, копии бумаг, которые я подписала «не досмотрев», по словам Ани, выписки из банков, всё, что фиксирует их унижения, их ложь, каждый рубль, который они отняли у меня.
Я нажала «отправить» и закрыла ноутбук сухим щелчком, отзвуком в пустой комнате.
Потому что в материнстве есть момент, когда любовь встречает достоинство на перекрёстке, и ты должна выбирать. Долгие годы я выбирала любовь, проглатывала унижения, закрывала глаза на неуважение, оправдывала невозможное.
Аня пришла из трудной семьи, говорила я себе. Рюрик стрессует на работе. Быть невесткой нелегко.
Эти ложные оправдания спасали меня от боли: сын стал чужим, а я превратилась в препятствие в своей же жизни.
Но тот звонок «забыли вам сказать» стал последней каплей, молотком, разбившим стекло на тысячу несобранных осколков.
Я встала, вернулась на кухню, выключила плиту. Индейка могла подождать, может, её нигде не съедят. Не важно. Впервые за четыре года, с тех пор как Аня вошла в наш быт как тихий ураган, я приняла решение, и теперь лишь я держала рычаги управления.
Я выглянула в окно: ребёнки играли в футбол, сосед Петрович поливал цветы, соседка Марина подметала тротуар, жизнь шла своим привычным ходом. А я в новой реальности.
Я взяла телефон, открыл последнюю фотографию с Рюриком, когда ему было шесть, в Парке Горького, он обнимал меня, улыбаясь криваво-зазубренными зубами.
Я тебя люблю, мама, написало он в том письме лет десятилетней давности.
Этого мальчика уже нет. И женщины, которая принимала всё, чтобы не потерять сына, тоже.
Иногда истинная любовь это прощание. Иногда прощание требует битвы за то, что принадлежит тебе, прежде чем тебя отнимут всё, даже достоинство.
Я спрятала телефон в карман, вдохнула глубоко. Через семьдесят два часа Рюрик получит юридическое извещение, которое изменит всё. И тогда он поймёт, что забыть сообщить маме о переезде не без последствий.
Потому что я ничего не забыла. Ничего.
Эта история, как странный сон, где время растягивается, а стены шепчут, будто слышат каждый наш шёпот. Я мать, я свидетель, я судья в собственном безумном сновидении, где рубли падают, как осенний лист, а правда всплывает, как утренний пар над Москвой.
