Время для себя
Я просыпался в шесть тридцать по будильнику, хотя мог бы и позже встать. Я ставил его не из необходимости, а из страха не успеть разогнаться. Пока в квартире ещё царила тишина, успевал закинуть бельё, собрать мужу пакет с гречкой и курицей, проверить, подписал ли сын тетрадку по английскому, и пролистать почту с пометкой «срочно». В ванной зеркало запотевало от пара, и я видел её Наталью в кусочках: лоб, ресницы, линия рта, ставшая за последние месяцы жёстче.
Наталья работала менеджером проектов в компании, где всё измерялось сроками и рисками. В чате каждую минуту всплывали вопросы, и её рука тянулась отвечать, даже когда она стояла у плиты. Она знала: если не ответит сейчас, ктото решит, что она «выпала», и придётся доказывать своё присутствие. Она всегда была на месте.
Сын, десяти лет, просыпался тяжело и раздражённо. Муж, Сергей, встаёт раньше и уходит на стройку, подбрасывая сына в школу, если Наталья задерживается. Сергей не плохой человек, просто живёт в режиме «надо», как и она, и когда вечером падает на диван, его усталость выглядит как закон природы. Наталья ловила себя на зависти к этой откровенности: усталый человек просто лежит. Её усталость всегда требовала объяснений.
В тот понедельник Наталья вспомнила, что ей сорок один, когда в календаре случайно всплыло уведомление о дне рождения. Она сама его когдато поставила, чтобы не забыть, а всё равно забыла. Она посмотрела на дату, на список дел и закрыла уведомление. В метро, прижавшись к поручню, думала о согласовании сметы, о заказе из пункта выдачи, о звонке маме, которая обидится, если не услышит её голос. Поздравления от коллег пришли короткими эмодзи, и Наталья отвечала «спасибо» автоматически.
В другой части города, в школе, у Глафиры Сергеевны первый урок начинался в восемь пятнадцать. Ей было сорок восемь, она преподавала литературу, хотя в последние годы ощущала себя больше диспетчером. Дети шумели, родители писали в мессенджеры, завуч присылала таблицы, которые нужно было заполнить «к вечеру». Глафира носила в сумке тетради, проверяла сочинения в автобусе и на кухне, пока в кастрюле кипела картошка.
Её дочьстудентка жила отдельно, но звонила почти каждый день, и разговоры часто заканчивались просьбами: перевести деньги, посмотреть расписание электричек, помочь с документами. Глафира не умела говорить «не сейчас». Ей казалось, что отказ сделает её плохой матерью, учительницей, человеком. Она держала чужие ожидания как неписаные правила.
В учительской лежали печенья, ктото принёс «к чаю». Глафира взяла первое, потом второе и ощутила поднимающееся раздражение не на печенье, а на себя. Она слышала, как коллеги обсуждают, кто куда ездил на выходных, кто «успел на массаж», и в слове «успел» слышала упрёк. Она тоже могла бы «успеть», если бы собрала мысли, а не расплывалась по чужим просьбам.
В поликлинике, где работала Светлана, к девяти утра уже стояла очередь. Светлане было пятьдесят два, она была терапевтом, её кабинет пах антисептиком и бумагой старых карт. Пациенты приходили с кашлем, высоким давлением, справками для работы. Светлана слушала, назначала, объясняла, а между приёмами отвечала медсестре и проверяла, не зависла ли система.
Своё собственное давление она измеряла редко, не потому что не знала риска, а потому что не хотела видеть цифры. Когда весь день чужие цифры, свои кажутся лишней проблемой. Дома её ждал пожилой отец после инсульта, с которым она жила третий год. Он мог сам дойти до кухни, но путался в лекарствах, и Светлана раскладывала таблетки по коробочкам на неделю вперёд, как будто так упорядочит всё остальное.
Четвёртая женщина, Ася, была самозанятой. Ей было тридцать семь, она делала маникюр на дому. Квартирастудия в новостройке, кредит, два окна на шумную улицу. Ася работала с утра до вечера, ведь каждый отменённый клиент означал дырку в бюджете. Она выкладывала в соцсети фотографии аккуратных ногтей, подписывала «свободные окошки», отвечала на сообщения в два ночи.
Её парень, Дима, жил с ней, но как гость. Он помогал иногда, мог забрать посылку или вынести мусор, но в целом считал, что Ася «сама себе хозяйка». Ася не спорила, боясь, что конфликт превратится в скандал, а скандал в расставание, а расставание в ещё одну проблему. Ей и так было хватит.
Общее между ними было не в возрасте и не в профессии. Оно заключалось в том, как они держали жизнь на себе, будто она могла развалиться при малейшем ослаблении. И в том, что вокруг постоянно звучали противоречивые голоса.
Я слушал их в офисе, когда коллеги обсуждали продуктивность и «правильный баланс». В соцсетях попадались ролики, где женщины улыбаются во время пробежки, пьют зелёные смузи и говорят о любви к себе. Наталья смотрела на это с усталой злостью: улыбка казалась ей ещё одной обязанностью.
Глафира слышала эти голоса в родительском чате, где мамы спорили о кружках и репетиторах, и в разговорах с соседками, которые одновременно осуждали «карьеристок» и посмеивались над «домохозяйками». Светлана слышала их в очереди, где пациенты требовали внимания и одновременно жаловались, что врачи «ничего не делают». Ася слышала их в комментариях: «Как вы всё успеваете?» и сразу «Ну вы же дома сидите».
Первый тревожный звонок у Натальи случился в метро в среду. Она стояла в вагоне, держала телефон, читала сообщение от начальника: «Нужно сегодня закрыть, иначе сорвёмся». В этот момент поезд резко затормозил, и у неё в груди сжалось, будто ктото схватил сердце. Воздуха стало мало, вдох вышел коротким и колючим.
Наталья подумала, что сейчас упадёт. Ей было стыдно падать, как будто это слабость. Она вышла на следующей станции, села на лавку и прижала ладонь к груди. В ушах шумело, мимо шли люди, ктото говорил по телефону, ктото ел булочку. Она смотрела на колени и считала вдохи.
Из сумки достала бутылку воды, сделала глоток и почувствовала, как чутьчуть расслабилась. Не сразу, не красиво, а медленно, как будто тело спорило с ней. Через десять минут встала, вызвала такси до офиса, в машине написала начальнику: «Буду через час, плохо себя чувствую». Пальцы дрожали, и ей казалось, что это видно по экрану.
Начальник ответил: «Ок. Держись». Наталья прочитала и ощутила странную пустоту. Слово «держись» было привычным приказом, но теперь звучало как приговор.
У Глафиры тревожный звонок пришёл в виде срыва. В пятницу вечером она проверяла тетради, на кухне остывал суп, а дочь по телефону требовала деньги на «какойто взнос». Глафира пыталась понять, о чём речь, и одновременно думала о субботнике в школе.
В мессенджере пришло сообщение от родителя: «Почему у моего сына тройка? Вы обязаны объяснить». Внутри поднялась горячая волна. Она резко сказала дочери: «Подожди, я не могу сейчас», и та обиделась. Потом Глафира открыла сообщение родителя и написала ответ слишком резкий, почти грубый. Отправила и сразу пожалела.
Сидя, глядя на экран, она чувствовала, как стыд прилипает к горлу. Хочется откатить время, стереть, сделать иначе. Но сообщение уже ушло. Глафира выключила телефон, пошла в ванную, закрыла дверь и просто стояла, держась за раковину. В зеркале увидела красные пятна на шее.
У Светланы тревожный звонок был медицинским, но всё равно неожиданным. В понедельник после приёма она почувствовала сильную головную боль и тошноту. Медсестра сказала: «Светлана Николаевна, вы бледная». Она отмахнулась, но через час поняла, что отмахнуться нельзя.
Зашла в процедурный кабинет, попросила измерить давление. Цифры на тонометре были слишком высокими. Она думала не о себе, а о завтрашнем полном дне, о том, что отца некому будет кормить, о том, что пациенты будут ругаться, если отменить приём. Потом услышала свой собственный профессиональный голос: «Мне нужен больничный». Сказать это было труднее, чем поставить диагноз.
Ася почувствовала кризис в виде онемения пальцев. Вечером, делая покрытие клиентке, вдруг не почувствовала кончик большого пальца. Она улыбнулась клиентке, сказала: «Сейчас секундочку», и пошла в ванную, включила холодную воду, подержала руки под струёй. Онемение не прошло.
Вернулась, закончила работу, взяла деньги, проводила клиентку, закрыла дверь и села на пол в прихожей. В голове крутилась мысль: если руки подведут всё. Кредит, закупка расходников, еда, коммуналка. Открыла телефон, поискала «онемение пальцев маникюр». Статьи пугали туннельным синдромом, воспалением, операциями. Паника росла.
Дима пришёл поздно, с пакетом из магазина, увидел Асю на полу и спросил: «Ты чего?» Она пыталась объяснить, но слова отрывисты. Дима сел рядом, посмотрел на её руки и сказал: «Ну отдохни пару дней». Сказано без злого умысла, но Ася услышала в этом непонимание. Пару дней для неё означали минус деньги и недовольных клиентов.
Эти кризисы не были катастрофами. Никто не умер, никого не уволили в один день. Но после них прежнее состояние стало шатким. Каждая из женщин почувствовала, что дальше так нельзя, но не знала, как иначе.
Наталья вечером пришла домой позже, чем планировала. Сергей уже накормил сына, на столе стояла тарелка с остывшей пастой. Наталья сняла пальто, села и сказала: «Мне сегодня стало плохо в метро». Голос дрогнул, хотя она старалась говорить спокойно.
Сергей посмотрел внимательно. «Сердце?» спросил он. Наталья пожала плечами. Ей хотелось, чтобы он понял, что речь не только о сердце. Сергей сказал: «Завтра к врачу сходи. Я отвезу сына». В этом звучала не жалость, а практичность, и это помогло.
На следующий день она записалась в поликлинику через приложение. Свободное время было только на следующей неделе утром. Наталья хотела отменить, потому что утром планёрка, но вспомнила лавку в метро и страх упасть. Она написала начальнику: «Мне нужно будет уйти на час, записалась к врачу». Отправила и ждала, будто её сейчас позовут на ковер.
Начальник ответил через минуту: «Ок, предупреди команду». Наталья перечитала и почувствовала, как внутри чуть расслабилась. Не мир стал добрее, а она позволила себе маленькое действие без оправданий.
Глафира на следующий день пошла к завучу, держала в руках распечатку переписки с родителем, ладони потели. Завуч была строгой, но уставшей. Глафира сказала: «Я сорвалась. Мне стыдно. Я не справляюсь с потоком сообщений. Можно ограничить время, когда мы обязаны отвечать?»
Завуч вздохнула: «Мы все не вывозим. Давайте правило: отвечаем до семи вечера, остальное на следующий день. Я напишу в общий чат».
Глафира почувствовала облегчение, а вместе с ним вину, будто она выпросила себе привилегию.
Дома она позвонила дочери и сказала: «Я могу помочь, но не всегда сразу. Мне тоже нужен отдых». Дочь молчала, потом спросила: «Мам, ты чего? Ты заболела?» Глафира ответила: «Нет, просто устала». Сказать это вслух было страшно, ведь усталость в её мире считалась чемто, что надо терпеть молча.
Светлана получила больничный на неделю, вышла из поликлиники с листком и пакетом лекарств, и ей казалось, что люди смотрят на неё как на симулянтку. Дома отец спросил: «Ты чего дома?» Светлана ответила: «Врач сказал отдыхать». Отец буркнул: «Отдыхать это для молодых». Она не стала спорить.
Она позвонила в соцслужбу, которую ей советовали, и спросила о возможности сиделки на несколько часов в день. Ей объяснили, какие документы нужны, что есть очередь, что требуется заявление и справки. Светлана записала список, почувствовала раздражение всё снова упиралось в бумагу и ожидание. Но решила начать, иначе через год её давление станет не цифрами, а серьёзным заболеванием.
Ася на следующий день не отменила клиентов. Она перенесла двоих на вечер, одного на другой день, и уже считала это катастрофой. Написала нескольким постоянным: «Мне нужно чуть разгрузить график по здоровью». Ктото ответил с пониманием, ктото сухо: «Ок». Одна клиентка спросила: «Вы что, заболели?» Ася долго смотрела на сообщение и не отвечала.
Она нашла в интернете ортопеда и записалась на платный приём, потому что ждать по полису долго. Деньги на приём сняла с накоплений на отпуск, которого нет. Врач говорил о перегрузке кистей, необходимости перерывов, упражнениях и фиксаторе запястья. Слово «необходимость» звучало как угроза.
Дома Ася сказала Диме: «Мне нужно, чтобы ты взял часть быта на себя. Я не тяну». Дима сперва обиделся: «Ты же дома». Ася посмотрела и впервые не сгладила: «Я дома работаю. Это работа. Если я сорвусь, мы оба останемся без денег».
Дима помолчал, потом сказал: «Ладно,Дима кивнул, поднял коробку со старыми инструментами и сказал, что теперь они вместе построят новый ритм жизни.
