Дневник, 16мая
Я, Иван, записываю то, что случилось за последние несколько месяцев, чтобы потом понять, где я ошибся, а где всё же нашёл правильный путь.
Агния, подходи, я тебе соски в рюкзак положу! крикнула Галина, раздаваясь по всей квартире, и я, сидя за столом, едва удержался от реплики.
Шестнадцатилетняя племянница, Василиса, робко появилась в дверях. Высокая, неуклюжая, руки у неё длинные, будто она не знает, куда их приложить.
Мам, обещают, что будет тепло, сказала она.
Обещают! фыркнула Галина, будто синоптики лично её оскорбили. А если похолодает? А если дождь? Ты же не умеешь о себе позаботиться. Заболеешь ещё
Я отпил горький кофе, чтобы не выдать лишних слов. Три года я наблюдал за этим спектаклем, и всё ещё не мог привыкнуть. Василиса не умела включать стиральную машину. Не из глупости мать никогда не давала ей приближаться к технике. «Сломаешь», говорила она. «Зальёшь соседей». «Там сложные программы». Доставать мусор тоже запрещали: Галина боялась, что дочь поскользнётся на лестнице или её укусит бродячая собака. Убирать в своей комнате тоже не разрешали «не так пыль вытираешь, а только размазываешь».
Галина, у неё уже шестнадцать, я всёнавсё пытался удержать, она сама может положить носки в рюкзак.
Галина бросила на меня взгляд, от которого даже молоко в холодильнике должно было скиснуть.
У тебя нет детей, ответила она. Ты не понимаешь.
Я могла бы возразить, что отсутствие детей не делает её совершенной, но промолчала было бессмысленно.
Василиса стояла у двери и смотрела в пол. На её лице читалось то же покорное, безнадежное выражение, которое я видел у собак в приюте. Это было страшно.
В тот же вечер я позвонила Галина.
Галина, можно Василису у меня на ночь оставить? Я «Гарри Поттера» пересмотрю, а одной будет скучно.
Галина замялась. Я видел, как в её голове крутятся шестерёнки: «А вдруг она простынет по дороге», «А вдруг балкон открытый», «А вдруг».
Ладно, выдавила она в конце концов. Но потом провози её домой. Мало ли что
От моего подъезда до твоего сорок метров.
Иван!
Хорошо, хорошо, провожу.
Через полчаса Василиса сидела на крошечном балконе моей квартиры, поджав ноги к себе. Балкон был маленьким, но я заставил её принести плед, подушки и гирлянду. Фильм так и не включили.
Василиса, поставь чайник на огонь. У меня плита сломалась, спички в шкафчике!
Я замер, не получив ответа от племянницы, и в голове возникло нехорошее подозрение.
Ты умеешь пользоваться спичками? спросил я.
Василиса посмотрела на меня так, будто всё стало ясно.
Мама не разрешает к ним прикасаться. И потом у нас есть зажигалки.
Мамы нет. Значит, пора учиться!
Первые три попытки она ломала спички пополам, давя слишком сильно, дергая слишком резко. На четвёртой получился маленький огонёк, и она уставилась на него с восторгом, будто сотворила чудо.
Это так нормально, запнулась она, подбирая слово.
Моё сердце сжалось. Моя гиперопека заперла её в клетке.
Через неделю Галина позвонила в панике.
Представляешь, школа везёт класс в лагерёк на три дня!
И что? я переключил телефон на громкую связь, продолжая печатать отчёт.
Сентябрь! Холодно! Там, наверное, сквозняки, кормят чем попало, и вдруг она заболеет!
Василисе уже шестнадцать, у неё есть иммунитет, куртка, мозги какие ты ей позволила иметь?
Очень смешно, обидно прозвучала Галина. Я её не отпущу.
Ты спросила её?
Пауза.
Зачем? Я мать, я лучше знаю.
Я закрыла ноутбук. Бессмысленно работать, пока внутри всё кипит.
Ты лучше знаешь, что ей нельзя общаться с одноклассниками? Что ей нужно сидеть дома, пока остальные будут у костров петь под гитару?
Костры?! в голосе Галины всплыл настоящий ужас. Там будут костры?!
Василиса не поехала в лагерь. Я видел её в тот день, как она сидела в своей комнате и листала чужие сторис: одноклассники выкладывали фотки из автобуса, дурачились, строили рожицы. На её лице было полностью пусто.
В марте ей исполнилось восемнадцать. Я подарил ей маленький рюкзак яркорыжий, дерзкий, совсем не похожий на серые сумки, которые одобряла Галина.
Василиса грустно улыбнулась. В её глазах отражалось то, что я не умел назвать: не обида, не злость, а усталость бесконечная, глухая усталость человека, который давно перестал бороться.
В мае я снял дом в Подмосковье, маленький деревянный с покосившимся крыльцом и яблоневым садом. Интернет ловил, а чегото ещё не требовалось.
Хочу взять Василису с собой, сказала я сестре.
Галина чуть не уронила сковородку.
На всё лето?! В деревню?! Где даже врача нормального нет?!
Там фельдшерский пункт, до района полчаса на машине. Не в тайгу везу.
А если укусит клещ? А если отравится грибами?
Грибы она не будет есть, терпеливо перебила я. И я буду рядом. Присмотрю. Обещаю.
Уговаривала я её неделю. Приводила аргументы: свежий воздух, тишина, отдых от городской суеты. Галина отвечала: отсутствие аптеки, непроверенная колодезная вода, деревенские собаки. Василиса молчала, уже давно не участвовала в решениях, касающихся её жизни.
Ладно, сдалась Галина. Но звони каждый день, фотографируй всё, что она ест, и если температура поднимется сразу домой!
Список условий занял три страницы в блокноте, который я потом выбросил в мусорку.
Дом встретил нас запахом сухих трав и старого дерева. Василиса стояла посреди двора, запрокинув голову, и смотрела на бесконечное синее небо без единого высотного здания.
Тут так пусто, прошептала она.
Свободно, поправила я. Чайник сама поставишь? Плита газовая, справишься?
Василиса побледнела, но кивнула.
Первая неделя я учила её элементарному: как загрузить бельё в старенькую стиральную машину, как не сжечь яичницу, как не залить пол, забыв кран. Она ошибалась, но с каждым провалом на её лице появлялось новое не отчаяние, а азарт, желание попробовать снова.
Я сама сварила рис! воскликнула она однажды утром, влетая в комнату с кастрюлей.
Рис получился перепревшим, но Василиса сияла, будто получила Нобелевскую премию.
Поздравляю, серьёзно ответила я. Теперь ты официально можешь выжить в апокалипсисе.
В деревне жили около двадцати человек в основном старики и несколько семей с детьми. Баба Зина приняла Василису под крыло и научила доить козу. Пашка, ровесник племянницы, таскал её на рыбалку. Я наблюдала, как она учится разговаривать с людьми, не прячась за маминой спиной, не молчая в ответ на простые вопросы.
К середине лета я разрешила ей ходить в магазин одна, полтора километра по грунтовой дороге мимо поля подсолнухов.
А если заблужусь? спросила она, и в её голосе не было страха, только любопытство.
Здесь одна дорога, заблудиться невозможно даже при желании.
Через час она вернулась с хлебом, молоком и широкой улыбкой.
Я дошла, сказала она.
Ну надо же, какое достижение, фыркнула я, но обняла её крепкокрепко.
Три месяца пролетели быстро. Василиса научилась готовить пять блюд, стирать, гладить, распределять деньги на неделю. Ходила на речку с местными ребятами, помогала бабе Зине полоть огород, читала книги на крыльце до темноты. Я видела перед собой совсем другого человека, а не ту забитую девочку с пустыми глазами.
Возврат домой дался тяжело. Галина открыла дверь и, разглядывая дочь, будто та вернулась с другой планеты, переспросила:
Василиса? Ты загорела?
И научилась варить борщ, добавила племянница. Хочешь, приготовлю?
Галина округлила глаза.
Борщ?! Ты?! Иван, что ты с ней сделал?!
Следующие недели превратились в битву. Василиса решила работать, рассылала резюме, ходила на собеседования, отвечала на звонки рекрутеров. Галина металась по квартире, хватаясь то за сердце, то за телефон.
Тебе не нужно работать! Я достаточно зарабатываю!
Мне нужно, мам, отвечала она, я хочу быть взрослой.
Ты ещё ребёнок!
Мне восемнадцать.
Работу она нашла сама: администратором в небольшом кафе рядом с домом. Первая зарплата 25000рублей сразу ушла в аренду однушки недалеко от работы.
Вот эта, ткнула она пальцем в экран, неплохая, недорого.
Мать будет недовольна, предупредила я.
Знаю.
Она меня проклянет, будто улыбка сквозила сквозь горечь.
Это тоже знаю, ответила она, глаза её блеснули решимостью. Но я больше не могу, тётя Иван. Она всё ещё проверяет, выключила ли я свет в ванной. Мне восемнадцать, а я отчитываюсь, во сколько легла спать.
Я кивнула.
Значит, едем смотреть квартиру.
Галина долго кричала, а я позволил себе отчитывать её, не перебивая.
Это ты её настроила! Всё лето морочила ей голову, учила неизвестно чему! Ты разрушила мою семью!
Галина, я дождался паузы, я научила её жить. То, что ты должна была сделать, но побоялась.
Побоялась?! Я её защищала!
Ты её опекала! сказал я без злости, просто констатируя факт. Ты так боялась, что с ней чтото случится, что фактически заперла её в этой квартире.
Галина осела на стул, лицо её посерело.
Она моя дочь, прошептала она.
Она уже взрослый человек. И она хочет узнать, какая бывает жизнь за пределами твоих страхов.
В начале декабря Василиса переехала в крошечную квартирку с низкими потолками и скрипучим полом. Она с радостью расставляла вещи, будто въезжала во дворец.
Смотри, открыла она холодильник, я сама продукты купила! И занавески повесила! Криво, правда, но переделаю.
Я стоял в дверях и улыбался. Моя девочка нескладная, неопытная, но уже свободная наконец дышала полной грудью.
Спасибо, сказала она вечером, когда мы пили чай на её новой кухне. За спички. За деревню. За всё.
Я ничего особенного не сделала, ответил я.
Ты освободила меня, улыбнулась она.
Я протянул руку и сжал её пальцы.
Сегодня, закрывая дневник, я понимаю: слишком сильная защита лишь держит в плену тех, кого мы любим. Доверие, даже если оно страшно, открывает путь к самостоятельности. Учиться отпускать самое важное, чему меня научила эта маленькая, но уже взрослая Василиса.
