Я уже две недели здесь маюсь, Саш, помнишь, как я тогда жаловалась? Две недели в этом скрипучем деревянном домике, который они почему-то называли гостиницей.
Зачем мы вообще на всё это согласились?
Ты же помнишь, мама просила, хмыкнул Саша тогда, передразнивая. «Ниночке нужен отдых, у Ниночки судьба сложная…»
Судьба у тёти Нины и впрямь была не из лёгких, да только жалеть её Люба не умела. Как ни старалась не получалось.
Нина, мамина сестра по матери, вечно была тем самым «бедным родственником», которому все что-то должны. Чемодан Любы никак не закрывался. Рассерженно, с силой она упёрлась коленом в крышку, пытаясь заставить замок сойтись, но молния разъезжалась, выпуская наружу угол полосатого пляжного полотенца.
За тонкой, как вафельное полотно, перегородкой которая по недоразумению именовалась здесь стеной снова раздался писк: шестилетний Тёмка, сын тёти Нины, раскатал новый концерт.
Не буду кашу! Не буду! Хочу котлету! надрывался он так, будто его резали живьём.
Тут же донёсся оттуда звон тарелки и ленивый прокуренный голос самой Нины:
Ну, ну, солнышко, скушай хоть ложечку за маму.
Верочка, сбегай до магазина, купи ему котлеты, а? Видишь же бедный ребёнок…
У меня ноги не идут, совсем отваливаются.
Люба на миг замерла, вцепившись белыми пальцами в молнию. «Верочка!» и мама бросится на помощь.
Саша сидел на единственном шатком стуле, хмуро уставившись в телефон, даже не думая собирать вещи его рюкзак так и стоял разлапистой кучей в углу.
Ты слышишь вообще? шепнула Люба, кивнув на стену. Она опять маму посылает.
«Верочка, дай», «Верочка, принеси» а мама сейчас бросится…
Не заводись, буркнул Саша, не отрывая взгляда. Завтра домой.
Я две недели здесь терплю, Саш! повторила Люба уже скорее себе.
Зачем только на это согласились?..
Ты помнишь, мама просила. «Ниночке надо отдохнуть, у Ниночки трудная судьба», эхом отозвался Саша, кривя губы в знакомую мамину интонацию.
Люба села на жёсткую кровать, пружины жалобно взвизгнули.
Судьба у тёти Нины, конечно, тяжёлая, но жалость Любу так ни разу и не посетила.
Нина, мамина сестра, всегда была тем самым балластом, перед которым почему-то все в семье были в долгу.
Первенец у неё умер малюткой трагедия, которую в семье всегда вспоминали вполголоса.
Потом появился муж, любивший часто приложиться к бутылке, и не выдержал той любви ушёл из жизни ещё пару лет назад.
Детей у Нины двое, оба от разных людей. Всей этой компанией они жили в бабушкиной квартире, тесно, серо и шумно.
И там же обитал на тот момент «мужчина мечты» кажется, уже восьмой по счёту.
Работать Нина не любила совсем, считая своим призванием украшать мир, страдать красиво, а обеспечивать эту роскошь должны, конечно, родственники.
В первую очередь мамина мама, Вера, у которой, как думала сестра, «деньги кур не клюют».
Люба подошла к окну.
Пейзаж за стеклом был, как с картины: мусорные баки и кирпичная стена соседского сарая.
Это путешествие целиком мамина идея. «Давайте всей семьёй, семейно, Нину развеем…»
Помочь это значило, что Вера оплачивала почти все путёвки, закупала продукты, готовила на всех, пока Нина с новой закадычной Ларисой, женщиной крупной, шумной и смешливой, валялись у бассейна, ловя летнее солнце.
Давай собирайся, сказала Люба брату. Вечером в ресторан пойдём. Проводы устроим.
***
Ресторан, разумеется, выбирали не они.
Нина с ходу заявила, что хочет «попробовать чего-нибудь дорогого».
Заведение было на набережной. Им приодвинули два стола, чтобы вся их «банда» поместилась Люба только так в уме их и называла.
Нина, в сверкающем платье, которое явно просило пощады, восседала во главе, с той самой подругой Ларисой крашеная белобрысая гром-баба с голосом, заглушающим музыку.
Эй, официант! рявкнула Нина, даже не взглянув в меню. Самое лучшее сюда! Шашлык, салаты, да и того, вина графинчик, красного!
Вера, тихая и усталая, сидела на краешке. За две недели она не отдыхала ни минуты: то Тёмка в крике, то у Нины обморок, то у Алины скука смертная.
Мам, может рыбу закажешь? Ты ж хотела… спросила Люба, наклоняясь ближе.
Да куда там, дорогая, дорого же, махнула Вера рукой. Я салатиком довольствуюсь. Пусть Нина поест, она столько пережила.
Люба злилась до дрожи. Пережила, конечно, ага…
Рядом Тёмка, как маленький царь, колотил ложкой.
Корми меня! требовал, уставившись не отрываясь в планшет.
И Нина, забыв свою подружку, тут же вонзила ложку в картошку в рот сыну.
Мой хорошенький, сюсюкала она, кушай, сил набирайся.
Ему же шесть лет он сам есть не умеет?! не выдержала Люба.
Тишина звоном встала за столом.
Нина медленно повернулась:
А тебя кто спрашивал, умница? процедила с уколом. Сначала детей заведи, потом советы раздавай.
Мой мальчик тонкой натуры, ему забота нужна.
Ему «нет» бы не помешало, а не планшет за обедом, не сдавалась Люба. Как заорет всё немедленно бегом исполнять! Растёте потребителя…
Ну вот, выслушали психолога, взвилась Лариса, нашлась тут наставница…
Говорит как взрослая, а сама ещё жизни не нюхала! Яйцо курицу учит!
Замолчи, Люба, запричитала мать, дёрнув её за рукав, ну не порть вечер…
Вечер тянулся вечностью. Нина с Ларисой наперебой обсуждали мужей, соседей, делились тяжёлой женской долей.
Алина уткнулась в телефон, презрительно бросая взгляды на взрослых. Тёмка, завыв, требовал десерт ему сразу несли мороженое с горой крема.
Когда принесли счёт, Нина вскрикнула нарочито громко:
Ой, оставила кошелёк! Верочка, оплати, а? Я тебе потом как вернёмся тут же отдам!
Люба посмотрела на маму та молча достала банковскую карту.
Да никогда ты не вернёшь, подумала Люба. Всё как всегда.
***
Домой вернулись заполночь. Люба поспешила в душ, смывая с кожи чувство прилипшей тяжести вечера.
Вода то ледяная, то обжигает прелести отпускного комфорта.
Из душа, проходя мимо кухни, Люба замерла у приоткрытой двери оттуда валом неслось шёпотом-полу криком:
Ты видела эту заносчивую? пыжилась Лариса. Сидит, всем недовольна. «Он есть не умеет», нашлась тут…
Жизни не видела, а туда же советы раздаёт!
Кабы не ты, Верка, пасла бы она сейчас гусей в какой-нибудь глуши, а не нос воротила от ресторанной трески.
Пустая, гордая, ни парня, ни толка от неё, умом не блистает.
Люба задержала дыхание, сердце громко ухало в груди ждала.
Думала, мама сейчас хлопнет по столу: «Лариса, закрой рот, не про мою дочь разговоры!» Или хоть выйдет…
Но нет в кухне лишь раздался тяжёлый вздох тёти Нины:
Ох, Лара, тяжёлая у меня Люба. Ну не идёт с нею по-родственному… Всё в отца пошла.
Не то что мои. Алина хоть с характером, но добрая. А эта… смотрит на нас, как на грязь и у меня хлеб в горло не лезет.
Так ты, Вера, сама распустила! сверкнула Лариса. Раньше бы ремня и другой бы была.
Теперь что? Мать ни во что сидит, буравит глазами. Я бы такую дочь из дому гнала…
Люба прижалась лбом к косяку. Мама молчала, и только чайник посвистывал, или, судя по запаху самогонка плескалась.
Она слушала, как её единственное дитя измывают и спорить не собиралась.
Вдруг что-то внутри оборвалось. Люба толкнула дверь.
Стол пластиковый, усыпанный пустыми пачками и объедками. Тётя Нина в мятом блестящем платье, Лариса восседает горой, мама вся съёжилась.
Значит, я пустая и бессовестная? твёрдо спросила Люба, голос льдиной.
А вы, тётя Нина, доброй душой славитесь?
Нина икнула и уставилась в стену. Лариса медленно приподнялась, возвышаясь.
А это что, подслушивать мода, да? прорычала Лариса. Воспитывать тебя пора научу старших уважать…
Не подслушиваю. Вы орёте на весь этаж! резанула Люба, Кусок не лезет? А когда мама платила за ужин ничего, не подавился?
Ты неблагодарная! взвизгнула тётя. Мы тебя как дочку, а ты нам в упрёк
Не упрёк а устала от вашей наглости! наконец выпалила Люба. Всю жизнь на маминой шее! Мужики, дети, болезни!
Мама работает без устали, чтоб тебе курорт оплатить, а ты её злословишь, а твой сын манипулирует, дочь грубит, а ты поучишь меня жить!
Тётя молчала, глаза бегали.
Люба! воскликнула наконец Вера, прекрати! В комнату живо!
Нет, мам, Люба смотрела прямо в глаза. Ты слушаешь, как меня здесь грязью поливают, и молчишь. Тебе не стыдно?
Лариса, вспыхнув, резко поднялась, сжав кулак.
Сейчас я тебя…
Рука стремительно полетела к лицу, но Саша, вынырнув из коридора, перехватил её в воздухе:
Только попробуй, тихо бросил он. Тётя Нина, собирайтесь. Мы уезжаем.
Кто «мы»? вскрикнула Нина, а наши два дня оплаты?
Вера, чувствуя, что почва уходит, бросилась к дочери:
На что ты это устроила? Не стыдно позорить? Мы семья!
Люба мягко, но решительно убрала её руки.
Мне не стыдно, мам. Стыдно, что ты их слушаешь и молчишь.
Она вышла, за ней Саша.
Вещи они собирали молча. За стеной Нина рыдала навзрыд, Лариса гремела скандалом, Алина возмущённо кричала на всех.
Сейчас уехать не сможем, сказал Саша, застёгивая рюкзак. До утра только автобус.
Лучше на вокзале дождаться. Чем тут хоть секунду ещё, сквозь зубы бросила Люба.
А мама?
Люба застыла, сжимая футболку.
А мама выбрала. Она осталась утишать сестрицу.
***
Да, с матерью Люба после того отпуска не общалась. Саша тоже.
Вера поначалу звонила, мол: «архиважно попросить у Ниночки прощения», но ни Любе, ни Саше такое прощение не нужно было даром.
Хватит. Наелись.
Если маме мило глядеть в рот сестре на здоровье. А нам и без той родни вполне счастливо живётся.
