Дневник Нины Петровны, декабрь
Сегодня опять целый вечер сижу у окна, и всё смотрю на наш двор. За окном быстро темнеет, как будто солнце забыла дорогу к нашему дому. Фонарь то вспыхнет на миг, то опять гаснет ленится, не иначе. По снегу кто-то прошёл, следы собачьи и людские тянутся к лавочкам, вдалеке дворничиха Марья Петровна скребёт лопатой, а потом снова тишина.
На подоконнике у меня очки в тонкой оправе и старый мобильник, у которого треснула плёнка всё собираюсь поменять, да руки не доходят. Телефон обычно дрожит, когда в наш семейный чат кто-нибудь кидает фотки или голосовые дочь с зятем, или Сашка-внук. А сегодня тишина. Вся квартира будто замерла, только часы над дверью отстукивают минуты, громче, чем обычно.
Я пошла на кухню, включила свет слабый жёлтый круг от лампы. На столе стоят остывшие вареники, прикрытые тарелкой, сварила днём «на всякий случай» вдруг кто-то заглянет. Разумеется, никто не заглянул. Села за стол, разломила вареник тесто уже резиновое, не радость, одно воспоминание. Чаю себе налила из эмалированного чайника, слушала, как вода в гранёный стакан льётся. И вдруг, не сдержавшись, вздохнула вслух. Вздох вышел настолько тяжёлым, что будто кто-то невидимый подсел рядом на табурет.
А ведь всё у меня есть. Все живы, слава Богу, крыша над головой, пенсия хватает скромно на себя и пару подарков внукам. Чего мне не хватает, сама понять не могу Но всё равно сердце ноет.
В памяти всплывают мамины и папины слова, что давно, с детства остались. Сейчас уже слова дочери, напряжённые:
Мам, я больше не могу с ним так. Опять всё одно и то же.
Зять чуть насмешливо отзывается:
Она жалуется, да? Ты ей скажи в жизни не всё по её правилам.
А Сашка любимый внук бросает в трубку короткое «угу», когда звоню. Вроде бы вырос и что тут такого? А всё чаще ощущаю: стена между нами. В детстве болтал без умолку, теперь тишина. А я между двух берегов стараюсь и дочери поддержать, и на зятя не косо смотреть, и внука не замучить заботой. Иногда кажется: всё не так сделала Не так воспитала, не так подсказывала, не вовремя промолчала.
Обожглась слишком горячим чаем прямо вспомнилось время, когда Сашке помогала писать первое письмо Деду Морозу. Как сейчас вижу: неровные детские буквы «Принеси, пожалуйста, конструктор и чтобы мама с папой не ругались». Мы тогда смеялись, я гладила его по голове и обещала, что чудеса бывают.
А теперь мне даже стыдно: насчёт чудес обманула. Мама с папой так и не перестали спорить, только научились это делать потише.
Тихо протёрла кухонный стол, хотя тот и так чистый, прошла в комнату, включила настольную лампу над старым столом. Ручка среди карандашей, рядом тетрадка в клетку. Я письма теперь почти не пишу, только короткие сообщения в WhatsApp, смайлики, голосовые. Но всё-таки остановилась у стола, подумала: а что если написать письмо настоящее, на бумаге?
Внутри стало теплее. Глупая, конечно, мысль но хотелось просто выговориться, пусть даже не человеку, а каким-то высшим силам. Кто точно никому ничего не должен тот и слышит лучше.
Я усмехнулась самой себе, поправила очки, вывела на чистом листе:
«Дорогой Дед Мороз!
Я знаю, что ты занимаешься детьми, а мне давно уже за шестьдесят. Шубу, телевизор мне не нужен от государства пенсия идёт, всё основное есть. Хочу попросить только одного: пусть в нашей семье будет мир. Чтобы дочь с мужем не ссорились, чтобы Сашка не уходил в себя. Пусть мы сможем сидеть за одним столом не опасаясь обидных слов и долгого молчания. Я понимаю: взрослые сами виноваты, чудес не бывает… Но, может, если ты вдруг можешь помоги. Пусть мы друг друга слышим.
С уважением, Нина Петровна».
Я перечитала своё письмо кажется наивным, даже смешным. Но вычеркивать не стала, на душе стало легче. Пусть лист дрожит в руках, зато я хоть сказала, что давно накапливалось в груди.
Поскребла лист, сложила пополам. Посидела, задумалась, куда дену. Может, в окно? Или в подъездный ящик как дети делают? Раз уж завтра всё равно идти на почту платить за квартиру, брошу туда же, где обычно дети запихивают дедушке письма. Сейчас такие ящики всюду зачем стесняться…
Положила письмо в сумку рядом с паспортом и платежками, выключила свет. Легла, слушала, как тикают часы, и впервые за много дней заснула легко.
Утром выбралась из дома раньше обычного. Двор скользкий, снег хрустит. На лавке соседка Надежда с шарпеем Васей кивнула, спросила, как здоровье, да пошла своей дорогой, крепче сжимая ремешок сумки.
На почте людей полно. Стою в очереди платить коммуналку, вспомнила о письме ищу глазами специальный ящик для писем Деду Морозу, но ничего такого нет: на стене только обычные почтовые ящики, витрина с марками. Даже растерялась. Ну и пусть, подумала, будто придумала себе лишних хлопот. Выбросить в урну? Не поднимается рука. Сунула письмо обратно в сумку, расплатилась, вышла на улицу.
У киоска с ёлочными игрушками висела коробка с надписью: «Письма Деду Морозу». Но продавщица только что убрала её всё, сроки вышли, говорит: «Поздно уже, не успеют». Поблагодарила из вежливости и пошла домой. Письмо осталось в сумке, просто маленький комочек греет немного, и не выбросишь, и никому не нужно.
Дома переоделась, поставила продукты на стол, слышу, телефон завибрировал в кармане пальто. Сообщение от дочери: «Мам, к тебе на выходных приедем! Сашка спрашивал про твои старые книжки по школе». Я прямо почувствовала, как радость разливается по всему телу. Значит, приедут. Не забыла жизнь про меня
Я тут же ответила: «Конечно, приезжайте, я очень жду». Пошла, сложила продукты, начала варить куриный бульон пусть будет, чем порадовать своих.
Вечером субботы услышала в подъезде шаги, знакомые голоса, хлопнула дверь. Открыла дочь, зять, Сашка. Вымахал уже, подросток выше дверной притолоки, в чёрной куртке, с рюкзаком.
Ба, привет! первым вошёл он, неуклюже обнял.
Заходите, тапочки готовы, засуетилась я, стала помогать раздеваться. Дочь пронесла пакет с булочками, зять ворчал про плохую уборку в подъезде, а Сашка кивал в ответ на все вопросы.
Мам, ненадолго мы. Завтра к его родителям ты же помнишь? сказала дочь.
Конечно, помню. Проходите, суп готов.
В кухне расселись неловко. Зять к окну, дочь рядом, Сашка напротив меня. Суп ели без разговоров, только ложки звякали. Первыми завёлся разговор про работу, про пробки, про цены всё нейтрально, но на поверхности виден лёд, под ним течёт скрытая обида. Чуть заметная, но есть.
Сашка вспомнил про учебу:
Ба, у тебя по истории войны книжки остались? Учитель сказал доп. литература нужна.
Конечно, есть! На верхней полке целая серия. Пойдём, покажу.
Вдвоём ушли в комнату. Включили лампу у старого шкафа. Я достала томик тёртый, с выцветшей обложкой:
Возьми этот, тут всё живо написано. Я сама любила в молодости.
Спасибо, ба.
Пошёл собираться, поместил книгу в рюкзак. Дочь с зятем собирались, в коридоре снова стало тесно пальто, шарфы, реплики: «Мам, позвони», «Я потом квитанции скину» Я проводила до двери и долго слушала тишину, как только лифт их увёз.
Зашла на кухню, прибралась. Сумка под табуретом, в ней моё письмо Рука непроизвольно сунулась в кармашек, нащупала сгибы листа. Сердце екнуло: достать и порвать? Нет, спрячу поглубже.
А ведь не знаю, что в этот момент Сашка, снимая рюкзак, задел сумку. Краешек листа выглянул наружу, на нём крупно написано: «Дорогой Дед Мороз». Он, оказывается, заметил, но не стал вытаскивать. Только позже, когда был дома, вспомнил, что бабушка, взрослая женщина, пишет письма Деду Морозу Смешно? Или, наоборот, очень грустно?
Через три дня получил от него сообщение: «Ба, заеду, мне по истории ещё понадобились книжки». Я ответила: «Всегда рада». Пришёл после школы, снял куртку, рюкзак рядом с табуретом и сумкой. Я пеку блины, а у него взгляд скользит в сторону сумки белый уголок выглядывает из кармана. Наверное, именно тогда и достал письмо Сердце почувствовало это, только потом.
Мы ели вместе, болтали, я расспрашивала всё про школу, друзей, погоду. Потом он ушёл, а я узнала правду только позже, по его глазам, по странному молчанию.
Дома он, видимо, сидел на кровати, смотрел на письмо. Мне даже страшно представить его мысли Он не обсуждал это ни с матерью, ни с отцом. Даже другу, когда рассказал тот только посмеялся: «Прикольно, говорит, моя бабка идёт только за пенсией, а не в сказки верит».
Сашка тогда впервые не засмеялся, даже ответил неожиданно резко.
В тот же вечер он начал разговор с матерью: «Мам, а может, у бабушки Новый год встретим?» Но тут же стёр сообщение, не отправив. Боялся услышать, что это глупо, что уже всё решено. В голове крутилось: «чтобы все за одним столом, чтобы слышать друг друга»…
Через пару дней решился: зашёл к матери на кухню, когда она печатала отчёт на ноутбуке.
Мам, говорит, а давай всей семьёй к бабушке на выходных. Типа семейный ужин.
Мы и так иногда у неё бываем удивилась она.
Неформально, не на час, а на целый вечер. Я помогу что-то приготовить.
Она посмотрела пристально, даже по-другому. Через день посоветовалась с отцом. Тот ворчал, но согласился: «Ну раз сын просит»
В субботу Сашка пришёл днём, с двумя пакетами из «Пятёрочки». Я удивилась уж не хочет ли семью свою кормить? Он засмеялся: «Лишним не будет». Вдвоём готовили я учила его правильно чистить картошку, он ворчал, но слушался. Пахло мясом, луком на кухне было тепло, даже радио тихонько играло новую песню.
Ба, вдруг выдал он, ты вообще веришь в Деда Мороза?
Я чуть ложку не уронила, внутри всё оборвалось на секунду.
С чего ты?
Да просто, в школе спор был.
В детстве верила, ответила я. Потом меньше. Может, он и есть, только его никто не видел на самом деле.
Замяли вроде ничего не обсуждали, а вроде всё и так понятно.
Когда приехали родители, стол был уже накрыт, еда вкусно пахла на всю квартиру. Отец развеселился: «Вот это да, прямо как в молодости!» Мать принесла пирог из яблок. Сели, поели, и как-то само собой дошли разговоры до старых историй вспоминали про детство, студенчество, как дочь в магазине потерялась… Я смеялась, даже рука за ртом прятала улыбку.
Между разговором дочь вдруг сказала:
Мам, прости, что редко бываем. Всё работа, всё суета
Я понимаю, ответила я, хоть знала, что не всё так просто. Но не стала ни жаловаться, ни выговаривать наоборот, захотелось, чтобы в доме тёплый свет остался.
Всё равно, вмешался тут Сашка, можно ведь иногда, не только по праздникам.
В голосе у него была взрослая твёрдость. Мать удивилась, отец тоже. Я промолчала, а на душе стало лучше. Может, правда, не всё потеряно.
Когда уходили, дочь пообещала, что устроим такие посиделки снова. Потом, уже на пороге, Сашка сказал шёпотом:
Ба, если что хочешь скажи нам прямо. Не надо писем Просто скажи.
Я смотрела на него и думала, как же быстро взрослеют дети. Поняла, что ей, старику, уже легче просто быть услышанной. Не чудо, а простая близость.
Они ушли, а я включила чайник, присела на кухне. На столе ещё пахнут пирог и мясо, тихо тикают часы. В груди не счастье, не эйфория, а легкость: будто в форточку пустили чуть больше свежего воздуха, а за столом стало реально теплее. Проблемы, может, не исчезли, но сегодня мы были чуть ближе друг к другу.
Про письмо я больше не думала. Может, оно так и лежит в сумке, может у Сашки, может, вообще пропало. Но уже не важно сбываются не записанные чудеса, а те, что делаются маленькими шагами.
За окном дети лепят снеговика, мальчишка радостно смеётся, его голос доносится до меня в квартиру. Я улыбаюсь этому голосу, будто это знак всё ещё может получиться.
А в кармане куртки у Сашки сложенное письмо. Не для Деда Мороза, а напоминание себе: человек, который печёт тебе блины и ждёт звонка, об этом нельзя забывать. Не надо рассказывать об этом письме, не надо чудес просто позвонить бабушке вне праздника.
В следующий раз, когда мама устала и отказалась ехать к нам, Сашка спокойно сказал:
Я тогда к бабе Нине поеду один.
И поехал. Без праздника, без повода просто так. В этом, наверное, и есть настоящее чудо: тёплый свет за старым окном и блюда на простом столе. Когда Нина открыла ему дверь, она только сказала:
Заходи скорее, Сашенька. Я уже чайник поставила.
И мне этого оказалось достаточно.
