Андрей, надень шапку, сынок, на улице мороз!
Оставь меня, мам, если я не замёрзну в Сибири, то здесь меня не найдёт!
Эти слова прозвучали, как прощальный звонок, прежде чем он исчез.
Андрей Петров вошёл в автобус в Ростове-на-Дону и, оттуда, отправился дальше через Уральские горы, а потом через океан в Канаду.
Обещал вернуться через два года. Пролетели двенадцать.
Мари́я Ивановна, его мать, всё ещё держала старый домик в деревне.
Тот же камин, те же узорчатые занавески, тот же ковер, сплетённый, когда ей было двадцать.
На стене висела фотография Андрея в выпускном плаще.
Под ней пожелтевший листок: «Скоро вернусь, мамочка. Клянусь».
Каждое воскресенье Мари́я надевала платок и шла к почтовому отделению.
Отправляла письмо, зная, что ответа не получит.
Писала о грядках, о холоде, о корове соседа.
И всегда закрывала его одинаково:
«Береги себя, сынок. Мама тебя любит».
Иногда почтальонка, улыбаясь, говорила:
Тётя Мари́я, может, и письма не дойдут Канада ведь так далеко.
Пустяки, доченька, если почта не справится, Бог их донесёт.
Во время в деревне время шло иначе. Весна приходила и уходила, осень менялась.
Мари́я старела так же тихо, как свеча, догоревшая без звука.
А по вечерам, перед тем как задуть лампу, шептала:
Спокойной ночи, Андрей. Мама тебя любит.
В один морозный декабрь пришло письмо не от сына, а от незнакомой женщины.
«Уважаемая Тётя Мари́я,
Меня зовут Алёна, я жена Андрея.
Он часто говорил о вас, но я не осмелилась писать.
Простите, что делаю это сейчас Андрей болел.
Боролся, как мог, но ушёл в мир иной, держа в руках свою фотографию.
Перед последним вздохом произнёс лишь:
Скажи маме, что я возвращаюсь домой. Я каждый день скучал по ней.
Шлю вам коробку с его вещами.
С любовью,
Алёна».
Мари́я прочитала письмо в тишине, потом села у печки и долго сидела, не шевелясь.
На следующий день соседи видели, как она тащит коробку в дом.
Осторожно раскрыла её, будто оживляла старую рану.
Внутри лежали:
синяя рубашка,
небольшой блокнот,
конверт, запечатанный надписью: «Для мамы».
Трясло руки, когда открыла письмо. Бумага пахла снегом и тоской.
«Мама,
если ты читаешь это, значит, я пришёл слишком поздно.
Трудился, копил, но не понял главного время нельзя купить.
Скучал по тебе каждое утреннее снежное утро.
Мечтал о твоём голосе, о супе, о нашем доме.
Возможно, я был не лучшим сыном, но знай: я любил тебя в тишине.
В карман рубашки положил горсть земли из нашего сада.
Берёшь её с собой, где бы ни был.
Когда нет сил, слышишь твой голос:
Держись, сынок, ещё чутьчуть.
Если я не вернусь, не плачь.
Моя любовь найдёт тебя во снах.
Я уже дома, мама, только теперь нет нужды стучаться в дверь.
С любовью,
твой сын, Андрей».
Мари́я прижала письмо к груди, тихо заплакала, словно плачут те мамы, у которых больше нет ожидающих, но ещё есть кого любить.
Стирала рубашку, гладила её и повесила на спинку стула рядом со столом.
С тех пор она больше не обедала в одиночку.
В один холодный февральский вечер почтальонка нашла её спящей в кресле.
В руке письмо,
на столе чашка тёплого чая,
на лице умиротворённая улыбка.
Синяя рубашка, будто объятия, лежала рядом.
Соседи сказали, что в ту ночь ветер перестал свистеть. Деревня погрузилась в тишину, как будто ктото наконец вернулся домой.
И, может быть, так и было.
Может, Андрей сдержал обещание, но вернулся иначе.
Ведь есть обещания, которые не умирают, они сбываются в шёпоте слёз и снега.
Дом не всегда место, иногда это встреча, которой ждут всю жизнь.
