Давным‑давно я помню, как стоял в ветхой, покрытой ржавчиной будке у железнодорожных путей, а человек в темном костюме не шевелился. Но его глаза, словно застывшие в камне, были прикованы к письму в моих руках, будто оно было единственной вещью в этом мире.
Илья, почти бездыханный в моих объятиях, был бледен, губы холодны, сердце замедляло бой. Времени на раздумья не было – пальцы метко разорвали конверт. Внутри не было длинного послания, а лишь старое фото, на обратной стороне написан адрес и одно имя черным, жирным шрифтом:
Алексей Воронов.
Как только я увидел это имя, ухмылка человека в костюме исчезла, глаза сузились, челюсть сжалась.
— Ты не должен был читать, — произнёс он холодно, словно ножом в спину.
— Кто такой Алексей Воронов? — спросил я, глядя в его лицо.
Он шагнул ближе. — Это имя сожжёт наш город до тла. Если ты умён, разрушай всё и забудь, что видел.
Сквозь шум громкого гудка, когда товарный поезд грохнул мимо, стены будки задрожали. Я чувствовал, как земля подо мной сотрясается, но человек в костюме не отрывал глаз от письма.
Илья застонал, глаза на миг открылись. — Найди его… Ника… пока они не успели, — прошептал он, и снова опустил голову.
Паника сжала грудь. — Илья! Держись!
Голос человека в костюме стал ледяным. — Если пойдёшь за Алексеем Вороновым, подпишешь приговор себе и своему брату, если тот выживет до утра.
Я встал, став между ним и Ильёй. — Тогда почему ты так боишься его?
Он едва улыбнулся. — Потому что Алексей Воронов единственный живой, кто знает правду о твоей матери… и почему тебя украли.
Эти слова ударили меня, как молот. Я зажал письмо так, что оно помялись в руке.
В этот момент передо мной возникла Ксения с пистолетом в руке.
— Отойди, — сказала она ему.
Улыбка снова вернулась к мужчине. — Всё ещё играешь героя, Ксения? Ты была одной из нас. Ты знаешь, как всё закончится.
— И я знаю, что ты не уйдёшь отсюда с этим письмом, — парировала она.
Они молча обменялись взглядами, пока из-под крыши капало по капле, а Илья тяжело дышал. Затем человек в костюме отступил.
— Это ещё не конец, Никита. Письмо погубит тебя, а когда это случится… я буду смотреть, — прошептал он, хромая к выходу в тени железнодорожного двора.
Тишина вновь наполнила пространство. Моё сердце дрожало не от страха, а от горячей ярости. Я повернулся к Ксении.
— Идём по этому адресу. Сегодня ночью.
Её глаза расширились. — Никита, ты не понимаешь…
— Понимаю достаточно, — перебил я. — Алексей Воронов знает, где моя мать. Если придётся сжечь город, я сделаю это.
Евгения, с раненым плечом, попыталась встать. — Ты не представляешь, насколько опасен Воронов. Он работал на твоего отца до пожара. Был тем, кому отец доверял всё.
Я резко обернулся к ней. — И где он сейчас?
Она помедлила, взглянув на Ксению. — Адрес на бумаге — не его дом, а убежище. Если он там, значит, прячется от тех же, кто охотится за тобой.
Ксения покачала головой. — Никита, без подкрепления входить туда нельзя. Воронов никому не доверяет. Если подумает, что ты с ними, выстрелит ещё до первого слова.
Я посмотрел на Илью. Его дыхание всё ещё неровно, но рука слегка дернулась в моей ладони. Он держался за меня.
— Иду, — сказал я. — И ты либо со мной, либо в мешке.
Ксения молчала, но и не остановила меня.
Мы покинули будку, пробираясь по теням железнодорожного двора. Каждый звук заставлял сердце бешено стучать: цепи звенели на ветру, металл скрипел, где‑то слышались отголоски шагов. Я держал Евгению за руку, чтобы она не упала.
Убежище было в двух улицах, за старым складом, окна которого были заколочены, дверь торчала на одной петле. Когда мы подошли ближе, я заметил маленький красный светок на стене и камеру.
— За нами следят, — пробормотал я.
Ксения постучала трижды, сделала паузу, затем дважды снова. — Это я, — крикнула она.
Ни секунды не прошло, как дверь медленно отворилась. Внутри стоял высокий мужчина с седой бородой, глаза как сталь, в левой руке пистолет, направленный на меня.
— Никита Грэм, — произнёс он.
Я замер. — Ты меня знаешь?
— Знаю всё о тебе, — ответил он. — И о твоём брате.
— Значит, ты знаешь, что мне нужны ответы, — сказал я.
Он кивнул, приглашая войти. Внутри пахло табаком, стены были покрыты картами и фотографиями, соединёнными красными нитями. В центре висела свежая фотография моей матери: она стояла на рынке, в простом платке, но глаза её были теми же, что я видел каждое утро в отражении.
Грудь сжалась. — Где она?
Алексей Воронов подошёл ближе. — Живёт. И в большей опасности, чем ты можешь представить.
— Отведи меня к ней, — потребовал я.
Он покачал головой. — Если ты пойдёшь к ней сейчас, ты приведёшь к ней всех охотников. Они убьют её, прежде чем ты успеешь произнести её имя.
Кулаки сжались. — Меня всю жизнь держали вдали от неё. Я не собираюсь ждать ещё двадцать лет.
Воронов посмотрел мягче. — Никита, те, кто за тобой охотятся, ищут не деньги и не власть. Они желают то, что у твоей матери есть. То, что твой отец оставил ей перед смертью. Если они получат это… наш город развалится.
Ксения впервые заговорила. — Что это?
Воронов взглянул на письмо в моей руке. — Ты уже держишь часть. Остальное… с ней.
Евгения прервала напряжение. — Что будет, если они получат обе части?
Ответ был прост. — Их цель не просто убить тебя. Они стёрут тебя и всех вокруг, будто вы никогда не существовали.
Комната погрузилась в тишину. Я вновь посмотрел на фотографию матери. Её улыбка была сдержанной, но живой. Я впервые за многие годы ощутил надежду, но понимал, что надежда сама по себе её не спасёт.
— Скажи, что надо делать, — потребовал я у Воронова.
Он встретил мой взгляд. — Сначала будь готов убить того, кто устроил тот пожар.
— Кто это? — спросил я.
Воронов сжал челюсть. — Тот же, кто охотится за тобой с того момента, как ты привёл брата в больницу. Человек в костюме.
Кровь в жилах закипела. Я видел его ухмылку в мыслях, слышал его голос в шуме дождя. Бегство закончилось. Теперь я охотник.
Слова Воронова висели в воздухе, как дым. Ксения сжала курок, лицо Евгении побледнело. А во мне пылал огонь. Годы я жил, питаясь крошками правды и полузакрытыми ответами. Теперь у меня было имя, лицо и цель: человек в костюме.
Я шагнул к Воронову, голосом низким, но твёрдым.
— Тогда скажи, где его найти.
Он изучал меня, глаза как сталь, не моргали. — Ты ещё не готов.
Я ударил кулаком по столу, разбрасывая фотографии. — Мой брат умирает! Моя мать в укрытии! Не говори, что я не готов.
В его маске появился трещина. Челюсть дрогнула, он медленно опустил пистолет.
— Ты напоминаешь мне твоего отца, — пробормотал он. — Та же искра, та же упрямость. Поэтому они боятся тебя.
Он вынул из пальто ещё один изношенный конверт, похожий на тот, что я держал. Протянул его мне.
— Внутри первый шаг. Но после того, как откроешь, пути назад уже нет. Ты либо спасёшь свою семью… — глаза стали холоднее — …либо погребёшь её.
Я посмотрел на конверт, сердце стучало в ушах. Тихий вдох Ильи отзвался в памяти. Глаза матери на фотографии будто смотрели прямо сквозь меня.
Я медленно взял конверт. И в тот миг я понял, что охота уже началась.
Я сражался уже не за ответы. Я сражался за кровь. И когда я найду человека в костюме, он окажется не охотником, а добычей.
