Когда мы с Вадимом обвенчались, мне едва исполнилось двадцать, а он и вовсе был юнец — восемнадцать лет от роду. Семью так рано не задумывали, но судьба распорядилась иначе — тест показал две полоски. Через положенный срок я родила двойняшек, двух черноглазых малышек. Нас стало трое, а впереди лежала вся жизнь. Мы были молоды, глупы, но сердце пело от надежд.
Жили впроголодь, копейка к копейке не прирастала. Вадим вертелся как белка в колесе: днём — на заводе, ночью — на разгрузке вагонов, а между делом брался за любую работу — хоть за станок, хоть за малярную кисть. Я, даже с грудными детьми на руках, подрабатывала дома — вязала на продажу, шила платья, писала письма для неграмотных соседей. Тяжело? Бывало. Но мы держались. Когда девочки подросли и пошли в ясли, я устроилась конторщицей, а через год меня поставили старшей. Долги выплатили, съездили на недельку в деревню, вздохнули полегче.
Пятнадцать лет. Пятнадцать лет мы шли бок о бок. Растили дочек, делили хлеб и соль, радовались и горевали вместе. Но что-то надломилось. Я стала замечать, как Вадим отдаляется. Раньше летел домой с работы, а теперь всё чаще задерживался — то «пересменок», то «другу подсобить». Хотя место службы он сменил давно, и часы там были как по маслу. Я верила. Верила, потому что думала — мы одно целое.
Пока однажды сердце не забилось тревожно, словно набат. Я заглянула в его телефон. Звонки, письма, места, где бывал… Всё сошлось: муж мне изменял. Давно. Регулярно. Холодно и расчётливо.
Я села напротив и выложила всё как на духу. Хотела, чтобы он опроверг, сказал, что я ошиблась. Но он поднял глаза и… сознался. Встретил свою первую любовь — Веру, ту самую, с которой учился в сельской школе. Говорит, все эти годы не мог её забыть. А теперь якобы понял, где его настоящее счастье.
Я выставила его за порог. Не раздумывая. Он топтался у порога, потом перебрался к матери. Та звонила, уговаривала: «Он сам не свой, одумается!» Но я не слушала. Подала на развод. Горела от стыда и злости. Он предал не только меня — он бросил наших детей.
Шло время. Он стал приходить снова. Говорил, что тоскует, хочет быть рядом. Я держала ухо востро, но дочки тянулись к нему. Они не понимали всей подноготной, и я не хотела обременять их взрослыми тяготами. Потихоньку стали видеться. Ходили гулять, смотрели кино, даже съездили разок на шашлыки. Казалось, всё налаживается. Он вернулся в дом, хоть и неофициально. Мы снова были семьёй.
И тут — как гром среди ясного неба. Я узнала, что жду ребёнка. Два месяца. Всё внутри оборвалось. Неужели опять сбежит? Вадим на словах был рядом, но на деле… чаще ночевал у матери. А Вера, та самая школьная пассия, не слазила с телефона. Я даже встретилась с ней. Надеялась поговорить по-хорошему, объяснить, что у нас дети, что я в положении… Но она лишь холодно пожала плечами: «Я тут ни при чём. Пусть сам разбирается».
Он разобрался. Ушёл к ней. Меня, беременную, бросил. Сына не признал. Взглянул на него всего раз. Один. И растворился.
Прошло два года. Сына ращу одна. Родители помогают. Дочки всё понимают, хоть и делают вид, что нет. А Вадим… Словно стёр нас из памяти. Не пишет, не звонит. Я научилась жить без него. Но в душе — проржавевшая рана. Потому что боль от измены мужа — это одно. А боль от того, что отец отвернулся от своих детей ради призрака прошлого… Это совсем другая повесть. Повесть, которую я бы никому не пожелала.
