Когда Алёне исполнилось тридцать, она вдруг ощутила, что её жизнь как бесконечный промежуток без движения.
Днём она сидит в небольшом ITофисе в центре СанктПетербурга, правит тексты на сайте, ставит запятые на место, придумывает короткие подписи к кнопкам. Вечером возвращается в свою однокомнатную квартиру на пятом этаже старого панельного дома, из окна которой виден только серый фасад соседнего здания и узкая полоска неба. У неё есть парень Антон, программист из того же отдела, но их отношения уже год как топчутся между «просто встречаемся» и чемто более чётким.
Они видятся пару раз в неделю: иногда он остаётся у неё, иногда она приходит к нему, в его аккуратную, почти безличную квартиру с белыми стенами и телевизором, высотой с пол. Разговоры всё чаще сводятся к проектам, сериалам и тому, где выгоднее закупать продукты. Когда заходит речь о будущем, Антон отшучивается или говорит, что сейчас «не время спешить».
Алёна кивает, но внутри каждый раз сжимается. Она сама не может точно сказать, чего хочет. С одной стороны, её пугает мысль о браке и детях, о том, что придётся чтото отказываться. С другой эта затянувшаяся неопределённость её выматывает.
В начале апреля мама позвонила и сказала, что нужно разоскоблить старые вещи у бабушки. Квартиру собирались сдавать, а часть мебели и посуды продать. Бабушка умерла осенью, и все эти годы никому не доводилось открывать её шкафы и антресоли.
Ты же у нас самая аккуратная, сказала мама. Я до вечера на работе, тётя Нина приедет помочь, но ей тяжело тянуть коробки. Съезди, посмотри, что можно выбросить.
Алёна согласилась без особого энтузиазма. Бабушку она любила, но в последние годы она жила в своём собственном мире, путала имена, забывала, кто был вчера в гостях. Воспоминания о ней связаны в большей степени с ароматом варенья и шуршанием старых газет.
В субботу утром она поехала в бабушкиную квартиру. Дом стоял в районе Примерки, девятиэтажка, в подъезде пахло пылью и чемто древним. Дверь скрипнула, как обычно. Внутри всё было, будто оставшееся от осени: потёртый ковер, серый диван, покрытый пледом, стеклянные серванты.
Тётя Нина уже была там небольшая, полненькая, в тёмносинем халате, стояла посреди комнаты с тряпкой в руке и отдавалась указаниям, куда складывать книги и тарелки.
Фотоальбомы не выбрасывай, сразу сказала она. Их мама бережно хранила.
Алёна кивнула и подошла к нижней полке серванта, где в глубине лежали старые папки и коробки. Пыль щекотала нос, стекло слегка дрожало, когда она вытаскивала стопки пожелтевших конвертов.
Среди тетрадей и открыток нашлась небольшая деревянная рамка с фотографией. Стекло было слегка мутным, но лица были видны отчётливо. Бабушка, лет тридцать, может чуть больше, стояла в парке. Волосы убраны назад, на ней светлое платье с мелким узором. Рядом мужчина в военной форме, без фуражки, коротко стриженный. Он смотрел в сторону фотоаппарата, а бабушка на него. В её взгляде было чтото, чего Алёна раньше не замечала.
Она перевернула рамку. На обороте выцветшими чернилами было написано: «Лида и Коля. 1947». Ниже неразборчивые буквы, будто ктото хотел добавить, но передумал.
Тётя Нина, а кто это? спросила Алёна, показывая рамку.
Тётя Нина взглянула, на секунду замерла, будто захватило дыхание.
Ой, это старина, быстро сказала она и отвернулась. Положи к остальным.
Но здесь бабушка и какойто Коля. Я о нём ничего не слышала.
Мало ли с кем она фотографировалась, отмахнулась тётя. Потом разберём. Ты лучше посмотри, там внизу альбомы, не перепутай с журналами.
Тон был слишком поспешным. Алёна почувствовала, как внутри зашевелилось любопытство. Она ещё раз вгляделась в лицо мужчины. Никаких знакомых черт, но то, как бабушка на него смотрела, не давало отвести глаз.
Остаток дня они провели за разбором вещей. К вечеру Алёна взяла коробку с фотографиями и письмами, сказав, что дома всё разложит. Тётя Нина лишь махнула рукой.
Делай, как знаешь. Мне эти бумажки уже не нужны.
Вечером, вернувшись в свою квартирку, она поставила коробку на стол и просто смотрела на неё. Антон написал, что не сможет приехать у него срочный дедлайн. Она ответила «ладно» и выключила звук.
Квартира заполнилась шуршанием бумаги, когда она начала перебирать снимки. Вот бабушка подростком в школьной форме, вот мама в вязаной шапке, вот какойто дачный стол с незнакомыми людьми. Фотография с мужчиной в форме лежала чуть в стороне, опираясь рамкой о стену.
Алёна поймала себя, как всё время бросает на неё взгляд. В конце концов она взяла рамку и поставила её перед собой.
«Лида и Коля. 1947».
Семья всегда говорила, что бабушка Лидия вышла замуж за Виктора в конце сороковых. О войне рассказывали мало, только общими фразами. Дед погиб, когда маме было пять. О других мужчинах в жизни Лиды Алёна не слышала.
Она сделала пару снимков на телефон, чтобы потом показать маме, и убрала рамку в сторону. Но уснуть той ночью не получалось. В голове крутилось множество вопросов.
На следующий день она заехала к маме. Та жила в двух остановках от метро, в двухкомнатной квартире с балконом, заваленным цветочными горшками.
Ну что, разобрали? спросила мама, ставя на стол чай и печенье. Нина не ворчала?
Ворчала, но терпимо, ответила Алёна и достала из сумки фотографию. Мам, а ты знаешь, кто это?
Мама взяла рамку, прищурилась. Лицо чуть изменилось, но быстро вернуло привычную маску.
Это твоя бабушка. Ты её не узнаёшь?
А мужчина?
Какой мужчина? мама сделала вид, будто разглядывает фон. А, этот. Не помню. Наверное, ктото из знакомых. Тогда все фотографировались.
Тут подписано. «Лида и Коля». Ты про него никогда не говорила.
Мама поставила рамку на стол и взяла чашку.
Да мало ли. У мамы была молодость, свои друзья. Что теперь вспоминать.
Но ты же наверняка слышала, кто он. Он в форме, 1947 год. Может, фронтовой товарищ?
А тебе зачем? мамин голос стал жёстче. Человека уже нет, и мамы тоже нет. Что копаться в прошлом?
Алёна почувствовала, как у неё поднимается упрямство.
Просто интересно. Я поняла, как мало знаю о бабушке. Она почти ничего не рассказывала.
Значит, не хотела, отрезала мама. Лучше оставить некоторые вещи в покое.
Она встала и пошла заваривать ещё чай. Разговор явно закончился.
Алёна сидела, глядя на фотографию. Её задело не столько отсутствие ответа, сколько резкая оборона. Если бы это был просто знакомый, мама бы так не реагировала.
По дороге домой она открыла в телефоне снимок оборота и увеличила надпись. Под «Лида и Коля. 1947» внизу проступали едва заметные буквы и цифры, похожие на дату «Июнь». Дальше ничего разобрать не удалось.
В следующие дни работа шла как обычно, но мысли всё время возвращались к мужчине в форме. В перерывах между правкой текстов она ловила себя, разглядывая его лицо на экране телефона, пытаясь угадать характер.
Антон несколько раз предлагал встретиться, но всё время находились какието дела. То тренировка, то встреча с друзьями, то срочный баг. Алёна соглашалась переносить, но каждый раз ощущала всё более явную усталость.
Однажды вечером, когда она снова сидела над коробкой с письмами, ей пришла в голову мысль. В одном из альбомов был снимок, где бабушка с подругами стояла у здания с вывеской «Дом культуры железнодорожников». Внизу подпись: «Калуга, 1949». Значит, после войны бабушка какоето время жила там.
Она открыла ноутбук, нашла краеведческий форум, где обсуждалась послевоенная жизнь Калуги. Среди прочего упоминались списки погибших и ПВО. Алёна подумала, что если Коля был военным, его фамилия могла быть в списках. Но фамилия её не известна.
В выходной она позвонила тёте Нине.
Тёт Нин, а бабушка после войны жила в Калуге?
Да, какоето время. Туда её эвакуировали, там и осталась, пока не вернулись. А что?
А ты про Колю не помнишь? Тот, кто на фотографии.
В трубке повисла пауза.
Ты всё про этого Колю, вздохнула тётя. Слушай, Алён, оставь это. Мало ли, что было. Война, голод, люди приходили и уходили.
Но ты же чтото знаешь.
Знаю, но не хочу говорить. Не изза тайны, а потому что больно вспоминать. И маме бы не понравилось, что мы роем её прошлое.
Я не хочу никого осуждать, тихо сказала Алёна. Мне просто важно понять, какой она была. Не только больная старушка, которую я помню.
Тётя Нина устало сказала:
Ладно. Приезжай ко мне в воскресенье. Только ты, без мамы. Поговорим.
Всю неделю до воскресенья Алёна ходила как на иголках. На работе механически исправляла чужие тексты, а по вечерам перебирала письма, надеясь найти хоть одно упоминание Коли. Но в конвертах были в основном открытки от подруг и редкие письма от деда Виктора.
В четверг Антон предложил съездить летом на море.
Можно взять горящий тур, говорил он по телефону. На две недели. Ты же всё равно отпуск планировала.
Планировала, ответила она. А дальше?
Что дальше? не понял он.
Ну, поедем отдохнём, а потом?
Он помолчал.
Потом будет осень, сказал наконец. Проекты, работа. Жизнь.
Она почувствовала знакомое раздражение.
Ладно, обсудим позже, сказала и отключилась, ссылаясь на дела.
В воскресенье Алёна поехала к тёте Нине. Та жила в старом кирпичном доме недалеко от парка. В квартире пахло жареной репой и свежим бельём. На стенах висели коврики с оленями и семейные фотографии.
Заходи, сказала тётя, поправляя очки. Чай будешь?
Буду, спасибо.
Они сели за кухонный стол. Тётя поставила перед ней чашку, сама присела напротив, руки сложив на столе.
Значит, про Колю хочешь знать, начала без предисловий. Только потом маме расскажи осторожнее. Она всё пережила посвоему.
Алёна кивнула, чувствуя сухость во рту.
Мама твоя родилась в Москве, продолжала тётя. А до этого они с Лидой жили в Калуге. Лида туда попала в годы войны, в эвакуации. Там и встретила Колю. Он был лейтенантом, раненым, лежал в госпитале. Потом его оставили в части, вроде комендантской службы.
Алёна сделала глоток чая, молчала.
Они любили друг друга, тихо сказала тётя. Я была маленькой, но помню, как он приносил шоколад, которого тогда вряд ли найти. Лида с ним смеялась. Я её такой больше никогда не видела.
Почему он не стал моим дедушкой? спросила Алёна, чувствуя тяжесть в груди.
Потому что его забрали, тётя посмотрела в окно. В сорок седьмом начались проверки, фильтрации. У него брат оказался в плену, и это стало клеймом. Его вызвали, он ушёл и не вернулся. Лида писала запросы, но ответы приходили только с указаниями: «переведён», «переведён», а потом вовсе перестали отвечать.
Его арестовали?
Скорее всего. Тогда много кого забирали, особенно тех, кто с фронта вернулся и имел родственников в плену. Писем от него больше не было.
А бабушка ждала его?
Сначала да. Год ждала, второй Потом ей сказали не высовываться, мол, если слишком будешь искать, тебя тоже поймают. У неё уже был ребёнок на руках, отец погиб на фронте. Она тянула нас, а советовали выйти замуж за «надёжного».
За Виктора.
Да. Он работал на заводе, был партийным, нормальный мужик, не был алкоголиком, нас не обижал. Но Лида его не любила так, как Колю. Он был надёжным, но без того огня.
Тётя Нина вздохнула.
Мама твою родила через год после их свадьбы. О Коле в доме старались не говорить. Время было тяжёлым, лучше было забыть. Лида спрятала его фотографии в дальний ящик, а одну оставила в рамке.
Мама знала?
Знала. Случайно нашла письма, когда была подростком, но тогда Лида накричала ей, назвав всё «старой глупостью». Девочка же не дура, поняла, что у её мамы была другая жизнь, другая любовь, и эта любовь закончилась не по её воле.
Алёна ощутила, как в горле поднимается ком. Ей стало жалко и бабушку, и маму, и этого незнакомого мужчину в форме.
Почему мама так остро реагирует? спросила она. Прошло столько лет.
Потому что она всю жизнь жила с ощущением, что её отец был не тем, кого мама любила больше всего, голос тёти стал глухим. Она говорила мне: «Я помеха. Если бы не я, мама могла бы ждать Колю». Дети так думают. И потом, когда она выросла, это чувство осталось. Поэтому она держится за «правильную» семью, за то, как надо. Любое напоминание о Коля ей как нож.
Алёна вспомнила, как мама всегда говорила о долге, о том, что «главное семья», что «не стоит выдумывать себе страсти, жить надо спокойно». Эти фразы теперь звучали иначе.
А бабушка жалела? тихо спросила Алёна.
Кто её знает, пожала плечами тётя. Она никогда прямо не говорила. Но иногда, когда думала, что я не вижуАлёна поняла, что, приняв прошлое, она может идти вперёд, держась за собственный выбор.
