«Да, я такой»: у него были другие, но из семьи уходить он не хотел
Все подруги твердили Арине, что она безумна. И она… она это знала. Но даже с этим пониманием ничего не могла поделать. Чувства к мужу угасли давно. Растворились между пеленками, ужинами, ночами без сна и бесконечной работой. Раньше она летела домой, сердце трепетало, а теперь шла по привычке — усталая, потрёпанная, без огня в глазах. В свои сорок она выглядела на все пятьдесят, и это не преувеличение, а горькая правда.
Единственной, кто её по-настоящему жалел, оказалась… свекровь. Валентина Степановна. Женщина строгая, но с доброй душой. Приехала в Москву из глухой Тамбовщины — лечиться, ведь в их селе врачей толком не было. Поселили её в детской, а сама она взялась помогать с внучкой Надей. Девочку одну не оставишь, а Арина с утра до ночи пропадала в конторе.
Супруг… Ну, Сергей. Словно бес какой-то в него вселился. Задерживался допоздна. Возвращался под утро. Пах духами сладкими, оправдываясь «новым одеколоном», хотя весь дом знал — у него есть другие. Да не одна.
Путался в именах. То назовёт Арину Катей, то Танькой, то Людкой. И каждый раз — с той же наглой усмешкой, мол, ну вот, поймали, и что? Даже не скрывался. Будто гордился. «Да, я такой», — читалось в его взгляде.
Так бы и продолжалось, если б однажды ночью телефон не завизжал, как оглашенный. Очередная пассия искала своего «котика» и с хриплым вызовом орала: «Где он?! Почему трубку не берёт?!» Арина онемела — не от звонка, а от того, как легко эта женщина ворвалась в её дом, её ночь, её жизнь.
Когда Сергей приполз под утро, зелёный от похмелья, Арина не сдержалась. Его вещи полетели в прихожую с такой силой, что даже кот Васька шмыгнул под кровать. Он лепетал что-то про:
— Да, есть у меня другая. Но я из семьи не уйду! У нас дети! Мать болеет! Мы же семья!
Но Валентина Степановна вышла из комнаты и впервые за годы повысила голос:
— Хочешь к другой — иди. Только подальше. Я найду, где перекантоваться. Мне курс до конца доделать. А у внука контрольная. Хватит с него этого цирка. Мы все заслужили нормальную жизнь!
Арина попыталась возразить — мол, это её дом, she решать. Но свекровь отрезала:
— Не лезу, но пока тут живу — бардака не потерплю. Пусть собирает манатки. А я до пятницы перебьюсь, потом комнату сниму. Дальше — ваше дело.
Под взглядом сына-подростка Сергей, ворча, сунул свои вещи в рваный рюкзак. Было стыдно. Унизительно. Но справедливо.
После его ухода Арина впервые за годы почувствовала тишину. Настоящую. Никто не орал, не звонил среди ночи, не требовал борща. Свекровь навещала раз в неделю, привозила пряники для внучки и деревенские сплетни. А Арина вдруг заметила, что просыпается без камня на сердце. Даже в зеркало смотреть стала смелее.
И вот, через пару месяцев, когда лечение Валентины Степановны закончилось, и она собралась домой, на пороге возник Сергей. С розами. С виноватой рожей. С фразой, от которой у Арины похолодело внутри:
— Прости… Она меня кинула. Я всё понял. Дай шанс. Начнём сначала?
Валентина Степановна, уже в платке и с узлом, взглянула на невестку:
— Твоё дело. Не моя воля. Но подумай не о том, кого жалко, а о себе.
И, взяв внуков, ушла на кухню.
А Арина стояла в прихожей, смотрела на человека, который предавал её снова и снова. На того, кто был семьёй. А теперь — просто чужой. И ей предстояло решить. Самостоятельно. Без оглядки на кого бы то ни было.
