Дармоедка. Свекровь выставила на улицу молодую мать с младенцем — и жестоко пожалела об этом!

Лентяйка. Свекровь выставила за дверь женщину с малышом. Но она даже представить не могла
Миша наконец заснул только к трём. Я сидела на краю кровати, застыв в неудобной позе рука затекла, плечо ныло, но я боялась пошевелиться. У крохи резались зубки дёсны покраснели, он всё время тянул кулачки ко рту и плакал так, что сердце сжималось.
Казалось, он не спал целую вечность. Стоило попытаться переложить его в кроватку тут же просыпался, будто чувствовал, что я хочу сбежать. Всего семь месяцев, а за это время я успела прожить целую жизнь. Любовь, боль, тревога, счастье всё сплелось в тугой узел, который теперь не развязать.
Когда дыхание сына стало ровным, я осторожно поднялась. В окне напротив горел свет кто-то в нашей панельной девятиэтажке тоже не спал. Я часто гадала, кто там такая же измученная мать, как я? Бессонный старик? Влюблённые? Когда-то я мечтала, что мы с Димой купим свою квартиру, и я буду смотреть из своего окна на свой двор. Но эти мечты растаяли, как дым.
Три года работы кассиром в «Пятёрочке» и все мои сбережения ушли в никуда. Сначала первый взнос за ипотеку, которую мы так и не оформили. Потом на ремонт в этой квартире, где мы жили с Татьяной Ивановной, Диминой матерью. «Будет уютнее», говорил он. Но уютнее стало только для них.
С тех пор как я переступила этот порог с чемоданом и глупой надеждой на счастливую жизнь, я ни разу не почувствовала себя дома.
«Всё наладится», обещал Дима полтора года назад. «Распишемся летом», говорил он перед тем, как я забеременела. «Немного подождём», шептал, когда родился Миша. Я кивала. Верила. Ждала. Но штамп в паспорте почему-то казался ему чем-то лишним.
Татьяна Ивановна каждое утро звенела ключами в прихожей, собираясь на работу в бухгалтерию. Я называла её про себя «чихуахуа» маленькая, вздорная, с вечно задранным носом. Со мной она говорила только по необходимости, будто я не мать её внука, а временная прислуга. Когда я готовила морщилась: «Не умеешь готовить». Когда стирала: «Это дорогие вещи». Но всегда с ядовитой улыбкой.
«Леночка, полы бы помыла», говорила она в мой единственный выходной. «Елена, я купила творог для Мишеньки», добавляла, хотя я никогда не брала её продукты.
Свою комнату она запирала на ключ. В наше отсутствие проверяла вещи. Однажды я застала её за ростом в моём шкафу. «Искала полотенце», сказала она без тени смущения.
На кухне особый порядок. Её тарелки отдельно, наши отдельно. Её сковородка, её кастрюли, её венчик. Ничего общего. Когда Дима задерживался, я ужинала в комнате лишь бы не сидеть с ней за одним столом.
И всё же мы как-то уживались день за днём, месяц за месяцем. До рождения Миши я ещё могла вырваться на работу, к подругам, просто прогуляться. А теперь? С ребёнком на руках, с жалкими тремя сотнями в кошельке и четырьмя тысячами детских пособий на карте.
Я тихо закрыла дверь и вышла в коридор. Хотелось пить, голова гудела от недосыпа вторая бессонная ночь подряд. Вчера Миша проснулся в полови