12 декабря
Сегодня опять услышал, как в окно громко влезает юный голос: «Дедушка, смотри! Алёна прижалась носом к стеклу. Собачка!». За калиткой неслась бездомная дворняга, чёрная, грязная, с торчащими костями.
«Эта щенок опять», пробормотал Павел Иванович, надев валенки. «Три дня уже крутится. Убирай её!». Он замахнул палкой, собака отскочила, но не убежала. Села в пять метров от нас и просто смотрела.
«Дедушка, не гоняй её!» схватила меня за рукав Алёна. «Наверно, голодна и замёрзла!».
«У меня хватает забот», отмахнулся старик. «Она только блох и болезней принесёт. Убирай её прочь!». Пёсик поджал хвост и ушёл. Но когда Павел Иванович исчез за дверью, собака вернулась.
Алёна живёт со мной уже полгода, с тех пор как её родители погибли в автокатастрофе. Павел Иванович взял внучку к себе, хотя никогда особо не ладил с детьми. Он привык к тишине, к своему распорядку.
А вот теперь в доме живёт девочка, которая ночью плачет и постоянно спрашивает: «Дедушка, а когда маму с папой увидим?». Как ей объяснить, что их уже не будет? Старая клякса лишь крутится и отводит взгляд. Нам обоим тяжело и мне, и ей. Но уйти негде.
После обеда, пока дедушка дремал у телевизора, я тихо выскочила во двор с миской оставшегося супа.
«Иди сюда, Тарка», шептала я, называя собаку. «Я так её назвала. Красивое имя, правда?». Пёсик осторожно подполз, вылизал тарелку до последней капли, затем лёг, положив морду на лапы, и смотрел на меня с преданностью.
«Ты хорошая», гладила её я. «Очень хорошая». С тех пор Тарка не покидала двор. Сторожила калитку, провожала меня в школу, встречала возвращение. А когда Павел Иванович выходил на улицу, звучал крик по всей округе: «Опять ты! Сколько можно?!». Тарка уже знала: человек может лаять, но не кусать.
Сосед Семён Михайлович, кручаясь у забора, наблюдал за этим спектаклем и однажды сказал: «Паша, зря её прогоняешь».
«Зачем? Мне собака нужна, как зубная боль!».
«А может, начал он, Бог её тебе не зря послал?». Павел Иванович лишь фыркнул.
Неделя прошла. Тарка всё сидела у калитки, в любую погоду, в любой стужу. Я тайком подносила ей еду, а дедушка делал вид, что ничего не замечает.
«Дедушка, можно её в сенцы пустить? умоляла я за ужином. Там теплее будет».
«Нет и ещё раз нет! ударил он кулаком по столу. В доме нет места животным!».
«Но она».
«Никаких «но»! Хватит капризов!». Я сжала губы и молчала. Ночью дедушка долго не мог уснуть. Утром выглянул в окно и увидел Тарку, свернувшуюся калачиком на снегу. «Скоро дух её отойдёт», подумал он, и стало отвращать душу.
В субботу я пошла на пруд кататься на коньках. Тарка, как всегда, шла следом. Я смеялась, кружилась на льду, а собака сидела на берегу и наблюдала.
«Смотри, как я умею!», крикнула я и бросилась в центр пруда. Лёд поддался, треснул, и я провалилась. Вода была чёрной, ледяной, меня потянуло под лёд. Я боролась, кричала, но крики заглушали волны.
Тарка замерла на секунду, потом бросилась к дому. Дедушка рубил дрова, услышал лай, глянув собака бросилась к мне, схватила за штаны и тянула к калитке.
«Ты что, сошла с ума?», недоумевал он. Но Тарка не уступала, хватала за одежду, глаза её полны тревоги. Тогда дедушка крикнул: «Лёля!», и побежал за собакой.
Тарка вела меня к пруду, я увидела чёрное пятно и слышала слабый плеск.
«Держись!» крикнул он, схватив длинную палку. Я ползла по трещащему льду, он вырвал меня за пальто и потянул к берегу, а Тарка всё лаяла рядом, подбадривая.
Когда меня вынули, я была посинела. Дедушка оттер снег, дунул в лицо, молился всем святым.
«Дедушка, где Тарка?», шепнула я, дрожа. Собака сидела рядом, дрожа от холода и страха.
«Она здесь», охрип голос Павла Ивановича. После этого случая он больше не кричал на неё, но и в дом её не пускал.
«Дедушка, почему? я не могла успокоиться. Она меня спасла!»
«Спасала, спасала. А места для неё у нас нет».
«Почему?»
«Потому что так у меня заведено», пробухал старик. Он был рассержен на себя, не зная, за что.
Сосед Семён Михайлович зайшёл попить чай, жевал пряники и сказал: «Слышал, что случилось?»
«Слышал», пробурчал Павел Иванович.
«Хорошая собака, умная», заметил он.
«Бывает», ответил старик.
«Её надо беречь», продолжил сосед.
«Берегу. Не гоню», сказал Павел.
«Тогда зачем она спит на улице?»
«На улице. Собака она или нет?»
Семён покачал головой: «Странный ты, Паша. Спасла ребёнка, а ты Невежество называют так».
«Я ничем не виноват! Кормим, не бью и хватит!»
«Виновен или нет. А полюдски что? Полюдски любить людей, а не всех зверей!»
Семён замолчал, понимая, что спорить бесполезно.
Зима была суровой, завирухи крутили снег, как будто природа хотела показать, кто хозяин. Дедушка весь день чистил дорожки, пока снег не достиг пояса. Тарка всё стояла у калитки, худея, шерсть её осыпалась, глаза потускнели, но она не уходила, охраняла.
«Дедушка, посмотри на неё, она почти мертва», просила я, схватив его за рукав.
«Она сама сюда села», отмахнулся он. «Никто её не заставлял».
«Но она»
«Хватит! Сколько раз можно о том же? Достаточно с этой собакой!». Я замолчала, а вечером, когда он читал газету, тихо сказала: «Тарки сегодня не видно».
«И что?», не отрываясь от листа, пробурчал он.
«Весь день её нет. Может, заболела?»
«Может, наконец ушла. Её дорога туда».
«Дедушка! Как ты можешь так говорить?»
«А как иначе? отложил газету, посмотрел на меня. Она не наша! Чужая! Мы ей ничего не должны!».
«Мы ей обязаны, шепнула я. Она меня спасла, а мы ей даже тёплого места не дали».
«Места нет! ударил он кулаком. Дом не зоопарк!». Я заплакала и убежала в свою комнату, а старик остался за столом, и газета больше не читалась.
Ночью разразилась буря, дом качался, ветер выл в трубах, стекло дребезжало, снег шёл по окнам. Я лежала, слушала, как старик ворчал себе: «Собачья погода», и ругался: «Какая мне разница? Не моя воля!». Но разница была, и он это понимал.
Утром ветер стих. Я выглянула в окно двор покрыт снегом до самого окна, дорожки исчезли, скамейка стояла одна. У калитки чтото чёрнело в сугробе. «Наверное мусор», подумал дед, но сердце сжалось.
Я надела куртку, надела валенки и вышла. Снег был пушистый, глубокий, до колен. Подошла к калитке и увидела Тарку, застывшую в снегу, только уши и кончик хвоста виднелись.
«Вот и всё, отжила», прошептал он, но чтото внутри щёлкнуло. Я наклонилась, смахнула снег. Собака едва дышала, хрипела, глаза закрыты.
«Эх ты, дура», пробормотал старик. «Почему не ушла?». Тарка дрожала от голоса, пыталась поднять голову, но сил не хватало.
Я поднял её на руки, собака была лёгка лишь кости и шерсть, но всё ещё тёплая, живая.
«Держись», пробормотал Павел, неся её в дом. Я положил её в старый полог у печи.
«Дедушка? появилась Алёна в пижаме в дверях. Что случилось?»
«Она замёрзла там», запинался он. «Думаю, пусть согреётся».
Алёна бросилась к Тарке: «Она живая? Дедушка, живая?»
«Живая, живая. Налей молока в миску, тёплого».
«Сейчас!», она бросилась к плите.
Я сидел, поглаживая её голову, и думал: «Что за человек я? Доведён до почти гибели, а она всё ещё живёт, верит». Тарка открыла глаза, посмотрела на меня благодарно, и я почувствовал, как защемило горло.
«Молоко готово!», крикнула Алёна, поставив миску рядом. Тарка с трудом подняла голову, лакнула молоко, потом ещё, и ещё. Мы сидели с внучкой, наблюдая, как она пьёт, и радовались, будто случилось чудо.
К обеду Тарка уже сидела. К вечеру ходила по кухне на дрожащих лапах. Я время от времени бросал на неё взгляд и ворчал: «Это пока всё, ясно? Восстановится и снова на улицу!». Алёна лишь улыбалась, видя, как я тайком подношу ей лучшие куски мяса, укрываю её теплее, глажу, думая, что никто не смотрит.
«Не уйдёт», знала я. «Больше не уйдёт».
Утром я проснулся рано, Тарка лежала на коврике у печи, внимательно наблюдая за мной.
«Ну что, ожила?», пробурчал я, натягивая штаны. «Вот так». Собака мягко махнула хвостом, будто проверяя, не выгонят ли её снова.
После завтрака я надел куртку и вышел во двор, прошёл вдоль забора, посмотрел на старый сарай. Там, лет десять, никому не нужен был.
«Тарка!», крикнул я в дом. «Иди сюда!». Алёна выскочила, за ней Тарка, но уже не приближалась к мне.
«Смотри», я указал на сарай. «Дах протёк, стены сгнили. Похоже, надо отремонтировать».
«Зачем, дедушка?», спросила Алёна.
«Зачем? пробормотал я. Пусто место без дела. Порядок нужен». Я принёс доски, молоток, гвозди, начал чинить, ругаясь: то гвоздь гнётся, то доска не того размера. Тарка сидела рядом, наблюдая, как я стараюсь для неё.
К обеду сарай засиял новым покрытием. Я положил туда старое одеяло, миски для воды и еды.
«Вот и всё», сказал, вытирая пот. «Готово».
«Дедушка, это для Тарки?», тихо спросила Алёна.
«А для кого ещё? пробурчал я. В доме ей места нет, а на улице жить надо почеловечески. То есть, пособачьи».
Алёна бросилась меня обнять: «Спасибо, дедушка! Спасибо!».
«Ладно, ладно», отмахнулся я. «Не плачь. И помни это временно! Пока не найдём ей нормальных хозяев». Я же знал, что искать никого не будет, а Тарка теперь никому не нужна, кроме нас.
В тот момент подошёл сосед Семён, посмотрел на отремонтированный сарай, на собаку, на радостное лицо Алёны и хитро улыбнулся:
«Ну что, Паша, говорил же я, не даром Бог послал».
«Отвали со своим Богом», пробурчал я. «Просто жалко. Дело большое».
«Конечно жалко», кивнул Семён. «Сердце у тебя хорошее, только прячешь его глубоко». Я хотел возразить, но отказался. Смотрел, как Тарка обнюхивает новое жилище, как Алёна гладит её, и понял: теперь они семья. Неполная, может, странная, но всё же семья.
«Ладно, Тарка», тихо сказал я. «Это теперь и твой дом». Собака посмотрела на меня долгим взглядом и легла у сарая, чтобы видеть дверь дома, где живут её люди.
