Дедушка, посмотри! Алёна прижалась к окну, будто к стенке. Собачка!
За калиткой лаяла дворняга, черная, грязная, с торчащими ребрами.
Опять эта шавка, пробурчал Иван Петрович, натягивая валенки. Третий день крутится. Иди-иди отсюда!
Он замахнул палкой. Пёс отскочил, но не убежал. Сел в пяти метрах от ворот и просто смотрел.
Дедуля, не груби ей! Алёна схватила его за рукав. Наверное, голодна и замёрзла!
Моих забот хватает! отмахнулся старик. Ещё блох привезёт, всякую заразу. Марш отсюда!
Собака поджала хвост и отошла. Как только Иван Петрович исчез за дверью, она вернулась.
Алёна живёт с дедом уже полгода, с тех пор как её родители погибли в горах. Иван Петрович взял внучку к себе, хотя никогда особо с детьми не ладил. Привык к тишине, к своему распорядку. А тут девочка, рыдающая по ночам и всё время спрашивающая: «Дедушка, а когда мама с папой вернутся?» Как объяснить, что никогда? Старик только крякал и отворачивался. Тяжело им обоим и ему, и ей. Но места не было.
После обеда, пока дед дремал у телевизора, Алёна тихо выскользнула во двор с миской, в которой остался суп.
Иди сюда, Бурка, шептала она. Я тебя так назвала. Красивое имя, правда?
Пёс подполз, вылизал миску до последней капли, потом лёг, положив морду на лапы, и смотрел с благодарностью.
Ты хорошая, гладила девочка. Очень хорошая.
С того дня Бурка не отходила от дома. Караулила у калитки, провожала Алёну в школу, встречала её. А когда Иван Петрович выходил, слышалось:
Опять ты! Сколько можно?!
Бурка уже знала: человек лает, но не кусает.
Сосед Семён Николаич, покуривая у забора, наблюдал за этим спектаклем и сказал:
Ты, Паша, зря её гонишь.
Что ещё! Мне собака нужна, как зубная боль!
А может, задумался Семён, Бог её тебе не зря послал?
И Паша лишь фыркнул.
Неделя прошла, и Бурка всё сидела у калитки в любую погоду, в любой мороз. Алёна тайком подносила ей еду, а дед делал вид, что ничего не замечает.
Дед, можно Бурку в сени пустить? жалобно спросила девочка за ужином. Там теплее будет.
Нет и ещё раз нет! ударил старик кулаком по столу. В доме животным не место!
Алёна приуныла и замолчала. Ночью Иван Петрович долго не мог уснуть. Утром выглянул в окно и увидел Бурку, свернувшуюся калачиком прямо на снегу. «Сдохнет скоро», подумал он, но внутри чтото сжалось.
В субботу Алёна пошла на пруд кататься на коньках. Бурка, как заведённое, шла следом. Девочка крутилось на льду, а пёс сидел на берегу и наблюдал.
Смотри, как я умею! крикнула Алёна и помчалась к середине пруда.
Лёд под ней поскрипел, треснул, и она провалилась в чёрную, ледяную воду. Девочку потянуло под лёд, она барахталась, кричала, но её крики заглушали всплески.
Бурка замерла на секунду, потом бросилась к дому. Иван Петрович, колол дрова, услышал лай, обернулся пёс несётся по двору, схватил его за штанину и тащит к калитке.
Ты чего, чокнутая? недоумевал старик.
Но Бурка не успокоилась, опять хватала за одежду, глаза её полнились тревогой.
Алёнка! крикнул Иван Петрович и бросился за собакой.
Бурка мчалась вперёд, оглядываясь, спешит ли человек? И снова к пруду. Появилась чёрная полынья, слышались слабые всплески.
Держись! крикнул он, хватая длинную жердь. Держись, внучка!
Он полз по трескучему льду, ухватил Алёну за куртку и потащил к берегу. Бурка всё время рядом лаяла и подбадривала. Когда вынесли девочку, она была синяя, снегом обмокнула. Иван Петрович растирал её лицо, дул в неё, молился всем святым.
Дедушка, прошептала Алёна, Бурка, где Бурка?
Собака дрожала от холода и страха.
Здесь она, охрип голос Ивана Петровича. Здесь.
С того случая в доме стало тише. Паша больше не кричал на собаку, но и в дом её не пускал.
Дед, почему? не унималась Алёна. Она же меня спасла!
Спасла, спасла. А места для неё у нас всё равно нет.
Почему?
Потому что так у меня заведено! заревел старик.
Он сердился на себя, не понимая, зачем так. Порядок есть порядок, но внутри всё крутилось, как котёнок в печке.
Семён Николаич пришёл попить чаю, сидели на кухне, курили.
Слыхал, что случилось? осторожно спросил сосед.
Слыхал, буркнул Иван Петрович.
Хорошая собака. Умная.
Бывает.
Такую бы беречь надо.
Паша дернул плечом:
Бережём. Не гоним ведь.
Да уж не гонишь. А где в мороз она ночует?
На улице. Собака она или не собака?
Семён покачал головой:
Странный ты, Паша. Жизнь внучке спасла, а ты Неблагодарность называется.
Ничего я не должен этой псине! вспылил Иван Петрович. Накормили, не бьют и хватит!
Должен не должен. А почеловечески как?
Почеловечески это людей любить, а не шавок всяких!
Семён молчал, понимая, что спорить бесполезно.
Февраль выдался злющим: метели одна за другой, словно зима решила показать, кто тут хозяин. Иван Петрович успевал лишь расчищать дорожки а утром опять сугробы попояс.
А Бурка всё сидела у калитки, худела, шерсть свалялась, глаза потускнели, но не уходила.
Дедушка, Алёна теребила его за рукав, посмотри на неё. Она же еле живая.
Сама выбрала здесь сидеть, отмахивался Иван Петрович. Никто её не заставлял.
Но она же
Хватит! рычал старик. Сколько можно о том же? Надоела уже со своей собакой!
Алёна обиделась и замолчала. Вечером, пока дед читал газету, она тихо сказала:
Сегодня Бурки не было.
И что? не подняв глаз, буркнул Иван Петрович.
Целый день её нет. Может, заболела?
Может, ушла наконец. Туда ей и дорога.
Дедушка! Как ты можешь так говорить?
Как надо? отложил он газету, посмотрел на внучку. Она не наша! Чужая! Мы ей ничего не обязаны!
Обязаны, шепнула Алёна. Она меня спасла. А места тёплого мы ей не дали.
Места нет! стукнул кулаком Иван Петрович. Дом не зоопарк!
Алёна всхлипнула и ушла в свою комнату, а старик остался за столом, и газета больше не читалась.
Ночью разыгралась такая метель, что дом хрустел, как будто бы шагал. Ветер выл в трубах, стекла дребезжали, снег хлестал в окна. Паша ворочался в постели, не мог уснуть.
«Собачья погода», думал он, и ругал себя: «Какая мне разница? Не мое дело!»
Но разница была, и он это знал.
К утру ветер стих. Иван Петрович встал, заварил чай, выглянул в окно. Двор оказался завалённым снегом до самых окон, дорожки исчезли, скамейка стояла одной спинкой. А возле калитки
В сугробе чтото чернело.
«Наверное, мусор», подумал старик, но сердце сжалось.
Он накинул телогрейку, ввалил ноги в валенки и вышел во двор. Снег был рыхлый, глубокий, до колен. Дойдя до калитки, он замер.
В сугробе лежала Бурка, неподвижно. Снег припорошил её почти до головы виднелись только уши и кончик хвоста.
«Сдохла», подумал Иван Петрович, но вдруг почувствовал, как чтото внутри оборвалось. Он наклонился, смахнул снег. Собака еле жила, дышала с хрипом, глаза не открывала.
Эх ты, прошептал старик. Дурная, чего не ушла?
Бурка дрогнула, попыталась поднять голову, но сил не хватило.
Иван Петрович стоял и смотрел.
«А черт с ним», подумал он и осторожно поднял Бурку на руки. Собака была лёгкая кости и шерсть, но всё ещё тёплая.
Держись, бормотал он, прячась к дому. Держись, дурная.
Он внес её в сени, потом в кухню, положил на старое одеяло у печки.
Дедушка? в дверях появилась Алёна в пижаме. Что случилось?
А, это запнулся Иван Петрович. Замёрзла там. Думаю, пусть отогреется.
Алёна бросилась к Бурке:
Она живая? Дедушка, живой?
Живая, живая. Налей молока в миску, тёплого.
Сейчас! девочка метнулась к плите.
Иван Петрович сидел на корточках, гладил её по голове и думал: «Что за человек я? Довёл её до полусмерти, а она всё ещё держится».
Бурка приоткрыла глаза, посмотрела на него благодарно, и у старика защемило горло.
«Молоко готово!», крикнула Алёна, поставив миску рядом.
Бурка с трудом приподняла голову, лакнула молоко, потом ещё, и ещё. Дед и внучка сидели рядом, наблюдая, как она пьёт, и радовались, будто случилось чудо.
К обеду Бурка уже сидела, к вечеру уже ходила по кухне на дрожащих лапах. Иван Петрович то и дело поглядывал на неё и бурчал:
Временно всё! Понятно? Окрепнет и на улицу!
Алёна лишь улыбалась. Она видела, как дед тайком подкладывает ей лучшие куски мяса, как укрывает её потеплее, как гладит, будто никто не смотрит.
«Не выгнать», знала девочка. «Больше не выгнать».
Утром Иван Петрович проснулся рано. Бурка лежала на коврике у печки, внимательно смотрела на него.
Ну что, ожила? пробурчал старик, натягивая штаны. Тото же.
Собака махнула хвостом, будто проверяя, не прогонят ли её снова.
После завтрака Паша надел телогрейку и вышел во двор. Пробежал вдоль забора, покурил, посмотрел на старую будку у сарая, где давно никто не жил.
Лиль! крикнул он в дом. А ну иди сюда!
Алёна выскочила, за ней Бурка. Пёс держался ближе к ней, но на Пашу уже не косился.
Смотри, старик кивнул на будку. Крыша прошла, стенки подгнили. Думаю, надо бы починить.
Зачем, дед? недоумевала Алёна.
А как зачем? буркнул он. Место пустует без дела. Непорядок это.
Он вытянул из сарая доски, молоток, гвозди и принялся чинить крышу, ругаясь, что гвоздь не туда, доска не того размера. Бурка сидела рядом и наблюдала, понимая, зачем дед старается.
К обеду будка засияла новой крышей. Паша постелил в неё старое одеяло, поставил миски для воды и еды.
Ну вот, сказал он, оттирая пот. Готово.
Дедушка, тихо спросила Алёна, это для Бурки?
А для кого ещё? пробурчал Иван Петрович. В доме ей не место, а на улице жить надо почеловечески. То есть, пособачьи.
Алёна бросилась его обнимать:
Спасибо, дедушка! Спасибо!
Ладно, ладно, отмахивался он. Не распускай нюни. И запомни это временно! Пока не найдём ей хозяев нормальных.
Но сам понимал, что хозяев не будет. Бурка теперь никому не нужна, кроме них.
В этот момент подошёл сосед Семён, посмотрел на обновлённую будку, на собаку, на довольную Алёну и хитро усмехнулся:
Ну что, Паша, говорил я тебе не зря Бог послал.
Да отстань ты со своим Богом, буркнул Иван Петрович. Просто жалко стало. Всегото делов.
Конечно, жалко, кивнул Семён. Сердце у тебя доброе, только спрятал его глубоко.
Паша хотел возразить, но передумал. Смотрел, как Бурка обнюхивает новое жилище, как Алёна гладит её по голове, и понял: теперь они семья. Неполная, может, странная, но всёравно семья.
Ладно, Бурка, тихо сказал он. Это теперь и твой дом.
Собака посмотрела на него долгим взглядом и легла рядом с будкой, чтобы видеть дверь дома, где живут её люди.
