Один из тех дней, когда не болит — но ноет.
На остановке у старого центрального рынка в Твери стояла женщина. Она курила, прикрывая сигарету ладонью от резких порывов ветра, а другой рукой крепко прижимала к себе холщовую сумку. Та тяжело оттягивалась вниз — будто была набита не вещами, а грузом бесконечных забот. Женщина стояла у самого края тротуаре, будто охраняла этот клочок земли — единственный якорь в зыбком, размытом мире.
Её звали Светлана. Ей было сорок восемь. На вид — моложе. Узкое лицо с резкими скулами, волосы — небрежно собранные в пучок, глаза — светлые, но с синевой под нижними веками, той, что появляется не от недосыпа, а от вечного дефицита — тепла, внимания, надежды.
Она не была разбита или сломлена — просто устала. Устала от одинаковых, мельтешащих дней, от треска будильника, от бессмысленных фраз «всё нормально», «как обычно», за которыми прятала правду. Устала от того, что каждый вечер заканчивался тишиной — без слов, без вопросов, без чужого дыхания рядом. Устала от того, что каждое утро приходилось собирать себя по кусочкам, чтобы просто пережить ещё один день.
Проснулась в семь. Половицы затрещали — сын, Артём, собирался в институт. Он бросил небрежное «пока» и ушёл, даже не заглянув на кухню. Она ещё немного пролежала, глядя в потолок с трещинами, потом встала.
В зеркале — лицо. Ни злости, ни грусти, ни даже усталости. Просто лицо. Выпила кофе стоя, опершись о стол, накинула пальто, схватила сумку и вышла. День не начинался — он был лишь продолжением вчерашнего.
Сегодня нужно было съездить в Москву — забрать справку, заглянуть к неврологу и, если повезёт, купить Артёму новые ботинки. Тротуар был мокрым и скользким. Люди спешили, а она шла, прижимая сумку к себе, будто в этом холсте — её единственная защита. По дороге купила две пирожка с капустой. Один съела, второй оставила на скамейке у метро — для того старика, что всегда сидел у перехода. Сегодня его не было. Пирожок так и остался лежать. Мало ли кому пригодится.
У врача была очередь — три бабушки оживлённо обсуждали таблетки, внуков и тесноту кабинета, в котором «доктору самому бы полечиться». Светлана сидела у стены, листала новости. Войны, катастрофы, чужие слёзы, чужие улыбки в соцсетях. Мир, который был так далёк от её. Закрыла телефон. Не потому, что надоело — просто стало всё равно.
Невролог что-то говорил про «вегетативную дистонию» и «необходимость отдыха». Она кивала, делая вид, что слушает. А в голове крутилась лишь одна мысль: где найти место, где можно просто лечь и забыться. Не быть сильной, не улыбаться, не держать лицо. Просто исчезнуть хотя бы на день.
На улице похолодало. Ветер забирался под воротник. Светлана купила стаканчик кофе, пила его маленькими глотками — последний источник тепла. Села на скамейку в сквере. Сумка прижата к боку, лицо — в шарф.
Рядом присел мужчина. Лет пятидесяти. Глубокие морщины у глаз, сгорбленные плечи. Не глядя на неё, тихо сказал:
— Холодно. А домой — всё равно не тянет.
Она даже не удивилась. Словно он прочитал её мысли. Они разговорились. О работе. О еде. О том, как жизнь неожиданно пошла наперекосяк. Он — охранник в круглосуточном магазине, жена уехала к сыну и, кажется, уже не вернётся. Письма приходят всё реже. Он их даже не распечатывает.
Она работает в сберкассе. Живёт с сестрой, которая путает дни, забывает лица и по ночам ищет давно умершую собаку. Они говорили ровно, буднично, будто не о боли, а о дожде.
Помолчали. Допивали кофе. Ветер шевелил полы его куртки. Потом он встал и, будто извиняясь, спросил:
— Вы не против, если я вас запомню?
— Нет. Только не перепутайте.
Он улыбнулся впервые.
— Не перепутаю. Просто… хочется знать, что кто-то есть. Не в интернете. Не в сериале. А вот так — по-настоящему.
Он ушёл, не оборачиваясь. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся в толпе.
Вечером вернулся Артём. Разогрела ужин, спросила, как прошёл день. Он пожал плечами, уткнулся в телефон. И вдруг поднял глаза:
— А у тебя как?
Ложка замерла в руке. От этих простых слов внутри что-то ёкнуло. Она ответила не сразу:
— Обычный. Как всегда.
Он кивнул. И не отвёл взгляда сразу. Это было немного. Но в её мире, где дни текли, как по шаблону, даже малое — уже имело вес.
А ночью, лёжа в темноте, она вдруг подумала: может, сейчас кто-то вспоминает ту скамейку, тот кофе и ту тишину, где нашлось место для чужого тепла.
И этой мысли хватило. Не как чуду. А как точке опоры. Чтобы завтра снова встать. И шагнуть — в следующий такой же день.
