Мы с мужем отказывали себе во всём, лишь бы дочкам жилось хорошо. И теперь — такое равнодушие… Разве я этого заслужила?
Когда наши девочки выросли, мы с покойным мужем, Владимиром, впервые осмелились выдохнуть. Думали — теперь-то начнётся жизнь, станет легче. Но легче не стало. Просто одна тяжесть сменилась другой. Всё их детство прошло в отказе себе во всём. Я работала упаковщицей на кондитерской фабрике, он — слесарем на заводе. Зарплаты едва хватало, чтобы одеть их не хуже других.
Помню, как сердце замирало от счастья, когда удавалось купить им красивое платье или новую обувь. Мы не ездили никуда, жили в старой мебели, носили одежду до дыр — лишь бы у них было всё. Они учились в обычной школе, но выглядели, словно дочки олигархов. И мы этим гордились. Я верила — когда-нибудь они поймут, сколько мы для них сделали.
Когда они поступили в институт, расходы только выросли. Общежитие, учебники, продукты — мы снова затянули пояса. Я пересчитывала копейки, собирала посылки. Всё ради одного — лишь бы им было хорошо.
Потом они одна за другой вышли замуж. Сначала — радость, слёзы, праздники. А потом — новости о беременности. Сначала я рыдала от счастья, а потом — от страха. Кто будет сидеть с внуками, когда декрет закончится? Дочки в унисон заявили: «Мама, они ещё такие маленькие, садик рано! Ты же нам поможешь?»
Я тогда уже была на пенсии, но подрабатывала уборщицей в поликлинике. Мы с Владимиром посовещались — он сказал, что будет работать, а я займусь внуками. Так начался мой новый круг: кастрюли с манкой, бессонные ночи, мультики и вечный запах детского крема.
Прошли годы. Зятья разбогатели, открыли бизнес. Мы радовались — семья-то крепчает. Да, иногда приходилось подкинуть деньжат «на продукты», но мы не роптали. Привыкли.
А потом случилось непоправимое. Мой Володя ушёл на работу и не вернулся. Инфаркт. Прямо у проходной. «Скорая» примчалась быстро, но сердце не выдержало. Мой камень, мой человек — и вот его нет. Всё стало серым.
Дочери поплакали, постояли у гроба. А потом забрали детей и сказали:
«Мама, спасибо, теперь мы сами справимся. Отдохни наконец.»
И я осталась одна. В тишине этой квартиры каждый скрип пола напоминал о нём. Не стало ни голоса, ни смеха внуков. И я поняла — на одну пенсию не выжить. Квартплата, лекарства, еда — всё будто сговорилось против меня.
Однажды, когда они заехали «на пять минут», я осторожно проронила:
«Девочки, может, поможете немного с коммуналкой? А то лекарства нужны…»
Старшая фыркнула:
«Мама, ну у нас самих денег кот наплакал!»
Младшая даже не оторвалась от телефона.
А потом они просто исчезли. Ни звонков, ни визитов. Будто я совершила преступление, попросив о помощи.
И теперь я сижу в этой пустоте и думаю — неужели я этого заслужила? Неужели можно вот так стереть из памяти всё, что для них было отдано? Неужели моя старость должна быть такой — в нищете, в болезнях, в одиночестве?
Я всё ещё верю, что они очнутся. Но каждый день без них — как нож в сердце. Неужели ради этого мы с мужем жили? Неужели это и есть благодарность — забвение?..
