Людмила Петровна с утра крутилась на кухне: шинковала овощи для салата, варила борщ, ставила в духовку курицу с картошкой, начищала до блеска хрустальные бокалы. Трижды сбегала в магазин — вернулась с тортом «Прага» и переполненными сумками, столкнулась у подъезда с соседкой.
— Опять пир горой закатываешь, Людок? — скептически спросила Галина Семёновна, вечная завсегдатайка лавочки у входа.
— Как же иначе! Светочка моя приедет! — засияла Людмила Петровна, с трудом взваливая тяжеленные пакеты на пятый этаж.
— Ну да, ну да… — буркнула Галина, закуривая. — Всю жизнь на эту Светку молишься. А она даже трубку не берёт… Эх!
Подруга давно качала головой — Людмила слишком преданно любила свою взрослую дочь. Та пропадала месяцами, а мать каждый вечер подолгу стояла у окна.
— Люда, ну опомнись. Сама себе нервы треплешь. Сейчас старики — как мебель. Надо было границы ставить, а не пирожками закармливать.
Но для Людмилы Петровны это было невозможно. Сердце — не кран. Света — единственный смысл вставать по утрам, хотя ответной любви с каждым годом становилось всё меньше.
Когда Светлана наконец позвонила и бросила в трубку: «Забегу вечерком», — у старушки сердце заколотилось, как молот. Она носилась по квартире, переглаживала постель, ставила на стол ещё одно блюдо… И вот — звонок.
На пороге стояла её дочь: высокая, поджарая, в чёрной кожанке и с крохотным шпицем на поводке.
— Привет, мам, — равнодушно бросила Светлана.
— Родная! Заходи, разувайся, я всё приготовила!
Людмила Петровна засуетилась на кухне, расставляя тарелки. Дочь молча прошла за ней, холодно оглядывая стол.
— Садись, голубушка, вот твой любимый винегрет, селёдочка под шубой…
— Мам, я на минуту. Переезжаю в Питер. Надолго. Билеты дорогие, так что лет пять не увидимся. А это — Феня. Бывший оставил, зачем — хрен его знает. Таскать её с собой не вариант. Ты же одна, пусть живёт у тебя. Ей два года. Не орёт.
Людмила Петровна онемела. Пирог, котлеты, чистое бельё, сметана, маринованные огурчики — всё вдруг стало ненужным. Она смотрела на дочь, даже не снявшую тёмные очки.
— Хорошо… — прошептала она.
— Спс, ма. Целую. — Светлана чмокнула её в щёку, сунула поводок и скрылась за дверью.
Минуту спустя Людмила стояла в прихожей с дрожащей собачонкой на руках. Она терпеть не могла животных. С её радикулитом, мизерной пенсией и вечной усталостью — куда теперь девать эту ношу?
— Пойдём, Фенечка, к Галке… Может, приютит…
Но соседка, едва открыв дверь, тут же ахнула:
— Ты рехнулась, Людаха? Мне ещё собака твоя сдалась! Ковры попортит, шерсть везде!
— Да какая шерсть… Светкина же, она чистюля… Гал, ну пожалуйста, у тебя в деревне всегда псы были…
— А у тебя — совесть! Я же говорила: не лезь к ней. Вот и получила «сюрпризик». Сдай в приют — и дело с концом.
Пёсик молча смотрел на старушку чёрными глазками-пуговками. В них читалось всё: страх, покорность и… знакомую тоску.
— Похоже, мы с тобой одного поля ягоды, — вздохнула Людмила Петровна. — Никому не нужны.
— Делай что хочешь, — огрызнулась Галина. — Без меня.
Начались тяжкие будни. Феню нужно было выгуливать по шесть раз в день. Спина гудела, ноги не держали. Но пёс словно понимал — терпел, не скулил, не гавкал. В ливень — ждал у порога. В зной — лежал под диваном. Постепенно Людмила стала чувствовать… что не так одинока.
Даже когда Галина перестала с ней здороваться. Да, лишилась подруги, зато в доме появилось живое тепло.
Прошёл год. Последний год Людмилы Петровны. Сердце сдало. Соседи нашли её на кухне, а пёс всё это время сидел у двери, не притронувшись к еде.
Через неделю в квартиру ворвалась Светлана. Без предупреждения.
— Фу, как тут воняет… — сморщилась она. Феня залилась лаем.
— Цыц! Хозяйки больше нет. Придётся тебя забрать. Квартиру продам — ты здесь лишний.
На кладбище Светлана подошла к свежей могиле.
— Спасибо за жилплощадь и сбережения. И твоего пса тут оставлю.
Швырнув поводок, она ушла.
Шпиц подбежал к холмику, обнюхал цветы и лёг у подножия. Он знал — это его место.
Два дня Феня не шевелилась. Не ела. Не пила.
На третий день пришла Галина Семёновна. С гвоздиками.
— Вот ты где, крошка… — прошептала она, увидев собаку у могилы. — Ну что ж ты, Петровна… Всё дочери отдала. А в итоге… только пёс остался.
Она присела, погладила взъерошенную шёрстку.
— Ладно. Пойдём, заберу тебя. Не могу же я… Раз Людка смогла — и я справлюсь. Главное — не свиньёй быть.
С этими словами она взяла Феню на руки. Сквозь тяжёлые тучи вдруг пробился луч солнца. Первый за долгие дни…
