В далёком сибирском селе, где время словно застыло среди почерневших от времени изб, бытовала неписаная истина: мать обязана отдать всю себя детям, напрочь забыв о собственных желаниях. Но Евдокия Петровна, вырастившая двух дочерей, осмелилась пойти против этого устоя. Её решение принять наследство от тётки перевернуло всю её жизнь и вызвало бурю негодования у тех, кто привык видеть в ней лишь безропотную страдалицу.
Выйдя замуж в восемнадцать лет, полная светлых надежд, Евдокия родила двух девочек — Аграфену и Ульяну. Однако семейное счастье оказалось недолгим. Муж, оказавшийся последним негодяем, сбежал через три года после рождения младшенькой, оставив Евдокию одну с двумя малышками на руках. Воспитывать детей в одиночку было каторгой. Она во всём себе отказывала, гнула спину на трёх работах, лишь бы дочкам хватало на самое необходимое. Но на собственную крышу над головой денег так и не накопила.
Ютились они в ветхой избе на краю села, где крохотный огородик спасал их в голодные годы. Дочки выросли, вышли замуж да и перебрались в губернский город, снимая там угол. Евдокия же осталась одна. Подкосило здоровье, пришлось уйти на пенсию раньше времени. В ту пору тяжко заболела её старшая сестра Марфа. Не раздумывая, Евдокия перебралась к ней в город, в просторную горницу в самом центре. То, что она там увидела, потрясло её до глубины души.
Марфа, не обременённая семьёй, жила в своё удовольствие. Тратила деньги на заморские путешествия, театральные ложи, дорогие наряды, не заботясь о завтрашнем дне. Даже к сестре относилась с пренебрежением: «Коли не станешь за мной ходить, Дунька, найду другую сиделку. Тогда и квартира тебе не достанется». Евдокия была потрясена такой бессердечностью, но, прожив с Марфой бок о бок, постепенно начала понимать её образ мыслей. Когда же сестра отошла в мир иной, оставив ей в наследство горницу, в душе Евдокии словно прорвало плотину. Впервые за долгие годы она задумалась: а что, если пожить для себя?
Она осталась в городской квартире, где за окном кипела шумная жизнь. Впервые за многие годы она почувствовала, как в груди теплится радость. Стала ходить на выставки, гулять по бульварам, записалась даже в кружок народных танцев. Но её счастье стало ножом в сердце для дочерей.
Аграфена с Ульяной привыкли, что мать всегда ставила их нужды превыше всего. Аграфена, взявшая с мужем кредит на дом, рассчитывала, что Евдокия продаст доставшуюся ей горницу и поделится деньгами, чтобы облегчить выплаты. Ульяна же, ждавшая третьего ребёнка и ютившаяся в съёмной каморке, мечтала купить хоть какую-нибудь комнату на эти деньги. Дочки уже всё решили за мать, даже не спросив её мнения. Но Евдокия наотрез отказалась продавать квартиру. Она твёрдо решила остаться в городе и жить той жизнью, о которой раньше и помыслить не смела.
— Надоело мне жертвовать собой, — сказала она дочерям, когда те примчались с упрёками. — Хоть под конец жизни пожить для себя.
Дочери пришли в ярость. Называли мать эгоисткой, попрекали чёрной неблагодарностью. «Всю жизнь ты была нам опорой, а теперь бросила ради своих прихотей!» — кричала Аграфена. Ульяна же, утирая слёзы, добавила: «Как можно думать только о себе, когда у меня дети, а мы ютОна повернулась к окну, глядя, как закат окрашивает город в багряные тона, и тихо прошептала: «Наконец-то я живу».
