Он жил один.
Его дом стоял в стороне от села, за пригорком, где когда-то тянулась улица с нелепым названием — Грипп. Шесть домиков, выстроенных полукругом, словно старые сторожа, уже давно нежилые.
Когда народ потянулся в большие города, бросая родные места, улица вымерла. Дома развалились, разошлись по дровам, сгнили… Остался один.
Один, как последний зуб в рту старухи.
Здесь уже семь лет жил Иван Степанович.
Хотя… если быть точным — не совсем один. С ним был Шарик. Пёс, чёрный в белых подпалинах, с короткими лапами, хвостом кренделем и ушами, как два треугольничка. Он всё понимал, но молчал. Настоящий друг. Почти человек, только в собачьей шкуре.
В городе у Ивана оставалась семья. Жена — чужая, холодная. Слов на месяц едва хватало. Дочь, Ольга, в детстве висела у него на шее, а потом — исчезла, будто её и не было. Внук родился, но он узнал об этом не от неё, а от соседки, случайно встреченной на рынке.
Когда сердце впервые прихватило всерьёз, врач лишь махнул рукой:
— Вам бы тишины, природы. Есть такое место? Или в санаторий съездить.
Иван подумал об отцовском доме. Ответ был ясен:
— Есть место. Там всё моё.
Жене сообщил — формально. Та только покрутила у виска: дескать, совсем рехнулся.
Он не спорил. Уехал один.
Выкосил сорняки. Перекрыл крышу. Крыльцо собрал заново. Печь сложил — позвал старого приятеля, с которым в детстве гоняли по полям, будто лихие разбойники. Дом ожил. Дом задышал.
Иногда ему чудилось, будто в углу щёлкает языком мать, а отец кряхтит одобрительно.
Печь побелил, крыльцо выкрасил в голубой. Поставил резные перила. Красота.
Зиму пережил. Душу оттаял. Ни жена, ни дочь — ни звонка, ни письма. Только весной кто-то подбросил Шарика. С тех пор — вдвоём.
Летом — раздолье. Утром — в лес. Иван с корзиной, Шарик — рядом. Разговаривают без слов, понимая друг друга с полувзгляда. Иван, как бабка учила, кланялся лесу, спрашивал разрешения войти. Так и воспитывали: слова на ветер не бросай, унесёт — не догонишь.
Молчаливым был Иван. Может, поэтому и семья не сложилась — слишком тихим был, слишком прямым.
И так бы шло дальше. Но однажды в село приехали чужие.
На дорогих машинах, с бумагами, с планами. Его участок — самый живописный. Вид на реку.
Дом мешал. Последний дом.
— Иван Степанович, ну будьте разумны. Мы вам и квартиру в городе выделим, и компенсацию. Всё по закону. — Улыбчивый, с гладким голосом, похлопал по плечу.
Иван стряхнул его руку. Взгляд был твёрд:
— Это дом моих родителей. Здесь я родился. Здесь и умру. Это — моё место.
— Ну… если так… — улыбка испарилась, — тогда через суд.
Суд. Бумаги. Решение. Дом — под снос.
Иван молчал. Но глаза… стали другими. Не злыми. Не сломленными. А будто из прошлого. Где трава по пояс, щи в печи томятся, а отец дрова колет…
Однажды утром у дома загрохотал трактор. За рулём — местный паренёк. Молодой.
Иван вышел. Без гнева. Без лишних слов. Сел на лавку. Шарика не было видно.
— Дядя Ваня, прости… приказ… — голос парня дрожал.
Иван посмотрел на него.
— Делай, сынок. Работа у тебя такая. Только знай: под крыльцом Шарик, тот самый, что тебя из проруби вытащил три года назад. Сперва его — потом меня. Я в дом пойду.
Парень побледнел, заглушил мотор и уехал.
Через пару дней к дому начали сходиться люди. Сельчане. С лопатами, с топорами. Среди них — и тот самый тракторист. Подняли шум, вызвали журналистов. Дом отстояли.
Проект переделали. Дорогу проложили в обход.
Теперь Иван живёт спокойно. Пасека. Ульи. Мёд. Шарик рядом, не отходит ни на шаг.
И вдруг — она.
Стоит у калитки. В одной руке — чемодан, в другой — ладонь пятилетнего мальчишки. Авто позади — видавшее виды, как и сама усталая дорога.
— Здравствуй, папа… — Ольга. Дочь. — Мы к тебе. Возьмёшь?
Молча отворил калитку.
Мальчик — Серёжа — прижался к маме. Деда не знал. Иван наклонился, подхватил его на руки:
— Пойдём в сад. Видишь яблоко? Сорвём. Только аккуратно.
Потом — кухня. Дом пахнет травами, грибами, воском.
— Пап… прости. Я злилась. Думала, ты нас бросил. А потом… сама стала матерью. И поняла. Ушла от мужа. Идти некуда. Мы к тебе. Хоть на зиму.
Он обнял её, как в детстве.
— Всё наладится. ОстаВечером, глядя на звёзды над крышей, Иван понял, что его дом наконец-то стал настоящим домом.
