**Доверчивый муж и склянка с ядом**
— Приехали, матушка, — Лев распахнул перед матерью дверь машины.
Анфиса вышла и подняла глаза к окнам своей квартиры. Вздохнула.
— Что, мать, опять нехорошо?
— Да нет, Лёвушка. — Она заглянула в глаза сыну. В них стояла неподдельная тревога. — Всю жизнь в этих стенах прожила. Сначала с родителями, потом с мужем. Сюда тебя из роддома принесла. Такой славный был… — Она замолчала. — А помнишь, как после ремонта занавески выбирали? А теперь… — Она вновь бросила взгляд на окна.
Сколько раз она стояла у кухонного окна, высматривая в сумерках Николая. Заметив его, сразу проверяла, не остыл ли ужин. Всегда оставляла под чайником включённую конфорку — он любил чай обжигающе горячий, непременно с колотым сахаром. Ни конфет, ни варенья — сказывались крестьянские привычки.
— Пойдём, мать, — сын коснулся её руки, возвращая к действительности. — Вера, наверное, заждалась.
— Вера… — прошептала Анфиса. — Ни разу не навестила. Ждала ли моей смерти?
— Хватит, мать! — резко оборвал её Лёва.
Они поднялись на второй этаж старого дома в центре Москвы. Сын открыл тяжёлую дверь, на которой ещё виднелись следы от таблички с именем её отца: *«Лев Алексеевич Соколов. Профессор»*.
Невестка выглянула из комнаты, фыркнула и скрылась.
— Проходи, матушка, сейчас чай поставлю, с лимоном, как ты любишь, — сказал Лёва.
Анфиса зашла в маленькую комнату, где когда-то жила сама, будучи девчонкой, а потом — её сын. Опустилась на потертый диван, откинула голову на спинку и закрыла глаза.
*«Что теперь будет?»*
***
Замуж Анфиса вышла поздно. Отец-профессор видел в ней преемницу, мечтал, чтобы она продолжила его дело. Ухажёры водились, но мать нашептывала: *«Не торопись, дочка. Им имя отца твоего нужно, а не ты»*.
Но в тридцать лет она сама влюбилась в неловкого аспиранта. Отец души в нём не чаял, пророчил великое будущее. Потому, наверное, и согласился на брак. Через год он ушёл на покой, передав кафедру зятю, а сам с матерью уехал в деревню, оставив квартиру молодым.
С Николаем жили хорошо, вот только детей не было. Анфиса уже отчаялась, когда наконец забеременела. Как же они радовались! После рождения сына о науке пришлось забыть — муж хотел, чтобы она растила Лёву.
Сам он пропадал на кафедре, писал статьи, книги. Завистники не дремали. Когда Лёва пошёл в седьмой класс, Николай умер от инфаркта. Не вынес нападок — его называли выскочкой, карьеристом, пролезшим в науку через брак с профессорской дочкой.
Анфиса осталась одна. На кафедру не вернулась — что за учёный из неё? Продала родительский дом в деревне — денег хватало. Лёва вырос, окончил университет.
Когда сын привёл Веру, Анфиса сразу поняла — дело серьёзное. Сердцем почуяла: невестка ей чужая. Спрашивала: откуда она? кто родители? Та отвечала уклончиво. Влюблённый Лёва просил не приставать.
На свадьбе никого из родни Веры не было.
— С матерью у неё сложно, отчим — чужой, а родной отец болен, — оправдывал невесту сын.
Анфиса смирилась. Лишь бы Лёвушка был счастлив. Старалась полюбить Веру, готовила на всю семью, но та морщилась: *«Пироги не ем, фигуру берегу»*. Почти ничего не ела.
— Для кого ж я стряпаю? — возмущалась Анфиса.
— Мать, отстань от неё! — огрызался сын, но и сам ужинал теперь в кафе.
Вера якобы где-то работала. Уходила утром, возвращалась к обеду — с пакетами из бутиков, с новой причёской.
Раньше они с Лёвой часами говорили по душам. Теперь он заперся с женой в комнате, на мать и взглянуть не хочет.
— Радуйся, квартиру пока не требуют разменять, — утешала подруга.
Анфиса хваталась за сердце. Не хотелось терять родовые стены. Но кто знает — вдруг жена нашепчет, и сын пойдёт против матери?
Потом Лёва обрадовал — Вера ждёт ребёнка. Анфиса успокоилась. Будет внук — значит, помощь понадобится. Поменялась с молодыми комнатами — ребёнку простор нужен.
Но вскоре она заметила: стала спать даже днём, чего раньше не бывало. Просыпалась с тяжёлой головой, будто ватной. Забывала всё. Ищет телефонную книжку — два дня не найдёт, а потом — на самом видном месте. Очки находила в холодильнике. *«Неужели сама туда положила?»*
Комнату сменила — будто и главенство отдала. Из своей теперь выходила редко. Проснётся — в туалет идти надо, а ноги не слушаются. То и дело не успевала. Стыд, страх — ведь не старуха ещё!
Однажды проснулась — у кровати силуэт. Подумала — Николай. Услышала смех Веры — вздрогнула. Когда сын пришёл, невестка накинулась: *«Мать твоя совсем сбрендила — меня за покойника приняла!»*
Анфиса пыталась объяснить, но язык не слушался. Лёва ничего не понял, вызвал «скорую».
В больнице обследовали — ничего не нашли. Уже наутро она говорила ясно, головокружения прошли. Продержали неделю, выписали. Много думала там Анфиса…
***
— Мать, чай принёс, — услышала она и открыла глаза.
Лёва стоял с чашкой и блюдцем печенья.
— Спасибо, сынок.
Выпила — и снова окутала слабость. *«Устала после больницы»*, — подумала она, закрывая глаза.
Проснулась — за окном ночь. В квартире тихо. Голова тяжёлая, в животе горит. *«Так рвалась домой — а здесь болезнь вернулась. Да болезнь ли?»*
Добрела до кухни. Есть не хотелось. Вспомнила — сегодня ничего не ела. Разогрела молока, выпила с хлебом, как в детстве. Боль утихла.
Утром зашла на кухню — Вера заваривала чай. Позвала к столу.
— Тебе на работу не надо? — спросила Анфиса.
— В консультацию записалась, —В тот момент, когда Анфиса подняла чашку, её взгляд упал на едва заметный белый осадок на дне, и всё вдруг стало ясно.
