Прошло два года. Дочь не написала ни строчки. Словно стёрла меня из своей жизни. А мне уже скоро семьдесят…
Мою соседку, Валентину Петровну, во дворе знает каждый. Живёт одна, ей шестьдесят восемь. Иногда захожу к ней с пряниками или вареньем — просто так, по-доброму. Она женщина тёплая, душевная, любит вспоминать поездки с покойным мужем, но о семье говорит редко. А перед прошлыми праздниками, когда я занесла ей пирог, вдруг распахнула душу. И я услышала историю, от которой до сих пор немею.
Валентина Петровна в тот вечер сидела, уставившись в стену. Не похожа на себя — обычно бойкая, а тут будто в воду опущенная. Я молча поставила чайник, достала чашки. Она долго молчала, потом вздохнула:
— Два года… Ни звонка, ни письма. Пыталась дозвониться — номер не существует. Адрес её теперь мне неизвестен…
Глаза её побежали по теням прошлого. И вдруг — прорвало.
— Семья у нас была — загляденье. Мы с Виктором рано сошлись, но детей не торопили — хотели наездиться вдоволь. Он хорошо зарабатывал, возил меня по свету. Дом наш в центре Санкт-Петербурга — трёшку — он сам отделывал, каждую плитку клал с любовью. А когда родилась Лариса… Виктор души в ней не чаял. На руках носил, перед сном сказки читал. Смотрю на них — и кажется, счастье моё бесконечно.
Но десять лет назад Виктора не стало. Долго болел, деньги уходили как песок сквозь пальцы. А потом — тишина. Пустота. И сердце, будто ножом вырезали.
После отца Лариса стала отдаляться. Сняла квартиру, зажила отдельно. Я не препятствовала — взрослый человек, своя жизнь. Навещала, звонила — всё как у людей. А два года назад пришла с идеей: взять ипотеку, купить жильё.
Я развела руками — помочь нечем. Сбережения, что с Виктором копили, ушли на врачей. Пенсии едва хватает на таблетки и квартплату. Тогда она предложила… продать нашу квартиру. Мол, купим мне комнату в спальном районе, остальное — ей на взнос.
Я не смогла. Это же не просто стены — это память. Каждый угол Виктор делал своими руками. Здесь вся моя жизнь. Как отдать? Она кричала, что отец всё для неё строил, что квартиру всё равно получит, назвала меня чёрствой старой каргой. Я шептала: «Хочу, чтобы ты хоть иногда приходила сюда, вспоминала нас…» Но она уже не слушала.
Хлопнула дверью — и тишина. Ни звонка, ни весточки. Потом знакомая случайно обмолвилась: Лариса взяла кредит, работает на двух работах, в петле. Ни мужа, ни детей. Даже подруга её не видела полгода.
А я жду. Каждый день смотрю на телефон. Может, позвонит? Но тишина. Номер сменила. Наверное, ненавидит. Считает, что я её предала. А мне скоро семьдесят. Не знаю, сколько ещё просижу у этого окна. И не пойму — чем так провинилась?..
