Прошло два года. С тех пор дочь не сказала ни слова. Она вычеркнула меня из своей жизни. А мне скоро — 70…
Мою соседку, Галину Петровну, знает весь двор. Ей 68 лет, живёт одна. Иногда я захожу к ней с чем-нибудь к чаю — просто так, по-доброму. Она мягкая, интеллигентная женщина, всегда приветливая, любит рассказывать о путешествиях, в которых бывала с покойным мужем. Но о семье говорит редко. И вот перед прошлыми праздниками, когда я зашла к ней с угощением, она вдруг решилась открыться. Тогда я впервые услышала историю, от которой до сих пор мурашки по коже.
Когда я зашла в квартиру, Галина Петровна была не в настроении. Обычно бодрая и разговорчивая, в тот вечер она сидела молча, уставившись в одну точку. Я не стала допытываться, просто налила чай, поставила вазочку с пряниками и тихо села рядом. Она долго молчала, будто боролась с собой. А потом вдруг выдохнула:
— Прошло два года… С тех пор ни звонка, ни письма. Я пыталась дозвониться — номер больше не существует. Нового адреса я не знаю…
Она на секунду замолчала. Казалось, перед её глазами прошли годы, десятилетия. И вдруг, словно прорвало плотину, Галина Петровна начала говорить.
— У нас была счастливая семья. Мы с Владимиром поженились рано, но с детьми не торопились — хотели пожить для себя. Его работа позволяла нам путешествовать. Мы много смеялись, любили наш дом, который обустраивали вместе. Своими руками он построил нам гнёздышко — просторную трёшку в центре Екатеринбурга. Мечта всей его жизни…
Когда родилась наша дочь, Алина, Владимир будто заново ожил. Он носил её на руках, читал сказки, каждую свободную минуту проводил с ней. Я смотрела на них и думала, что нет женщины счастливее меня. Но десять лет назад Владимира не стало. Долгая болезнь, лечение, все сбережения ушли на борьбу. А потом… тишина. Пустота. Как будто сердце вырвали.
После смерти отца Алина стала отдаляться. Сняла квартиру, захотела жить отдельно. Я не спорила — взрослый человек, пусть строит свою жизнь. Она заходила ко мне, мы общались, всё было нормально. Но два года назад она пришла и прямо заявила, что хочет взять ипотеку и купить свою квартиру.
Я вздохнула и объяснила: помочь нечем. Деньги, что копили с Владимиром, почти все ушли на лечение. Пенсии едва хватает на коммуналку и лекарства. Тогда она предложила… продать квартиру. Мол, купить мне однушку на окраине, а остальные деньги пойдут на её взнос.
Я не смогла согласиться. Дело не в деньгах — дело в памяти. Эти стены, каждый угол — Владимир делал своими руками. Здесь прошла вся моя жизнь, всё моё счастье. Как я могу это отдать? Она кричала, что отец всё делал ради неё, что квартира всё равно будет её, что я эгоистка. Я пыталась объяснить, что хочу, чтобы она просто приходила сюда и вспоминала нас… Но она не слышала.
В тот день она хлопнула дверью и ушла. С тех пор — тишина. Ни звонка, ни визита, даже на праздники. Потом я случайно узнала от знакомой, что она взяла ипотеку и теперь работает на двух работах, живёт в бесконечной гонке. Ни мужа, ни детей. Даже подруга говорит, что не видела её полгода.
А я… я просто жду. Каждый день смотрю на телефон, жду звонка. Но его нет. И я больше не могу дозвониться — видимо, сменила номер. Наверное, она не хочет меня видеть. Не хочет слышать. Считает, что я предала её, не уступив. Но мне уже почти 70. Я не знаю, сколько ещё просижу в этой квартире, сколько вечеров проведу у окна в надежде. И не понимаю, чем так её обидела…
