Прошло два года. За это время моя дочь не сказала ни слова: будто стерла меня из своей жизни. А мне уже скоро семьдесят…
Все во дворе знают мою соседку Татьяну Сергеевну. Ей шестьдесят восемь, живёт одна. Иногда я заглядываю к ней с чем-нибудь к чаю — просто по-доброму. Она женщина интеллигентная, добрая, всегда улыбается, любит вспоминать поездки с покойным мужем. Но о семье говорит редко. И только перед прошлыми праздниками, когда я, как обычно, принёс ей угощение, она неожиданно решилась рассказать мне правду. Тогда я впервые услышал историю, от которой до сих пор мурашки по спине.
Когда я зашёл в её квартиру, Татьяна Сергеевна была не в себе. Обычно бодрая и разговорчивая, в тот вечер она сидела молча, уставившись в одну точку. Я не стал лезть с расспросами, просто заварил чай, поставил на стол пряники и присел рядом. Она долго молчала, словно боролась с собой, а потом вдруг выдохнула:
— Два года прошло… Ни звонка, ни письма, ни смс. Пытался дозвониться — номер больше не существует. А где она теперь живёт, я даже не знаю…
Она замолчала. Казалось, в её глазах пролетели целые десятилетия. И вдруг, будто сломался какой-то барьер, Татьяна Сергеевна заговорила.
— У нас была счастливая семья. Мы с Виктором поженились рано, но детей не торопились заводить — хотели пожить для себя. Его работа позволяла нам путешествовать. Мы были счастливы, много смеялись, обустраивали наш дом вместе. Он своими руками построил нам гнездо — просторную трёшку в центре Екатеринбурга. Мечта всей его жизни…
Когда родилась наша дочь Ольга, Виктор будто заново ожил. Носил её на руках, читал сказки, каждую свободную минуту проводил с ней. Я смотрела на них и думала: вот оно, настоящее счастье. Но десять лет назад Виктора не стало. Он долго болел, мы боролись до конца, потратили все сбережения. А потом… тишина. Пустота. И будто часть сердца вырвали.
После его смерти Ольга стала отдаляться. Сняла квартиру, захотела жить отдельно. Я не спорила — взрослая, пусть сама строит жизнь. Она навещала меня, мы общались, всё было нормально. Но два года назад она пришла и прямо сказала: хочет взять ипотеку и купить своё жильё.
Я вздохнула и честно ответила: помочь не смогу. От наших накоплений с Виктором почти ничего не осталось — всё ушло на лечение. Моя пенсия еле покрывает коммуналку и лекарства. Тогда она предложила… продать квартиру. Мол, купить мне однокомнатную на окраине, а разницу отдадим ей на первый взнос.
Я не смогла согласиться. Дело не в деньгах — в памяти. Эти стены, каждый угол — Виктор делал своими руками. Здесь прошло всё моё счастье, вся моя жизнь. Как я могу это просто отдать? Она кричала, что отец всё делал ради неё, что квартира всё равно когда-то станет её, что я эгоистка. Я пыталась объяснить: хочу, чтобы она просто иногда приходила сюда и вспоминала нас… Но она не слушала.
В тот день она хлопнула дверью и ушла. С тех пор — тишина. Ни звонков, ни поздравлений, ничего. Потом я узнал от общей знакомой, что она всё же взяла ипотеку и теперь пашет на двух работах — вечная гонка. Ни семьи, ни детей. Даже подруга говорит, что не видела её полгода.
А я… я просто жду. Каждый день смотрю на телефон, надеюсь, что зазвонит. Но тишина. Дозвониться не могу — видимо, номер сменила. Наверное, не хочет меня видеть. Не хочет слышать. Считает, что я её предал, не уступив тогда. Но мне уже почти семьдесят. Не знаю, сколько ещё протяну в этой квартире, сколько вечеров просижу у окна в ожидании. И не понимаю, чем же так её обидел…
