Всё случилось одним осенним вечером. Уже стемнело, когда зазвонил телефон. На экране — Ваня, мой сын. В голосе дрожь: «Мама, Таню увезли в больницу — схватки начались раньше срока. Врачи решили перестраховаться. Я еду с ней, а Степана не с кем оставить… Поможешь?» Через час он уже стоял на пороге с полуторагодовалым малышом, сумками и коляской. В глазах — беспокойство и надежда. Как я могла отказать? Хотя с Таней, его женой, у нас всегда были сложные отношения.
С тех пор как родился Стёпка, я будто стала чужой в их доме. Сколько раз предлагала помощь — и с едой, и с ребёнком, просто дать им отдохнуть — в ответ лишь: «Спасибо, мы сами». Не настаивала. Но сердце ныло — я же бабушка, хочу быть рядом. В последний раз видела внука ещё зимой. Потом Таня и вовсе отдалилась. Во время карантина начался настоящий ужас: всё обеззараживали, дверные ручки протирали спиртом, о визитах и речи не шло.
Но когда случилась беда — вспомнили обо мне. Ваня оставил целый арсенал: баночки, мази, расписания, сменные вещи и даже огромный мяч. «Таня укачивает его только так, иначе не засыпает», — торопливо объяснил он. Я кивнула, хотя подумала: «Ну уж нет, ребёнок должен спать без этих штук». Отправила сына в больницу, взяла отпуск на работе — не впервой справляться с трудностями.
Первая ночь выдалась тяжёлой. Малыш плакал так, что соседи постучали — спрашивали, всё ли в порядке. Извинилась, объяснила. Они пожали плечами и ушли. Но к третьему дню Стёпа уже засыпал быстрее. Я гладила его по спинке — ровно, спокойно. Засыпал под мою руку, будто под старую колыбельную.
Через неделю позвонила Таня. Спрашивала, чем кормлю, как спит, какой стул, какого цвета пюре. Отвечала честно: всё в порядке, ест мои домашние овощи и каши — сама варю, магазинному не доверяю. Она молчала. Не верила, что ребёнок может обойтись без мяча, без её строгих правил.
Две недели пролетели. Я жила для внука, отдавала ему всю себя. Руки снова помнили, как держать младенца, сердце билось в такт его дыханию. Устала, конечно. Но была счастлива. Наконец-то почувствовала себя бабушкой.
Когда Таню выписали, я передала Стёпу, сложила вещи. Ни «спасибо», ни улыбки. Только холодный взгляд и слова:
— Вы всё сделали не так.
— В чём дело? — не поняла я.
— Вы сбили режим. Теперь он ночью кричит, а от вашей еды у него сыпь. Я же просила следовать инструкциям. Почему вы нас не послушали?
Онемела. Две недели — ни слова, а теперь вот это. Вместо благодарности — упрёки. Стало горько и обидно. Я не навязывалась, я помогла в беде. А в ответ — будто всё испортила.
Теперь мне запрещено видеться с внуком. Таня сказала, что мне нельзя доверять. Вижу Стёпку только на фото, которые Ваня выкладывает в сеть. Он молчит, не вмешивается. И я не лезу. Но внутри — будто ножом режет.
Я не виню себя. Ваню растила без всяких мячей, и вырос прекрасным человеком. А тут — кормление по минутам, пелёнки по графику, всё по науке. Где тут душа?
Не знаю, кто прав. Знаю одно: я бабушка, и люблю своего внука. Если однажды снова позовут на помощь — открою дверь не раздумывая. Но боль от этой неблагодарности останется со мной навсегда.
