В далёкие уже времена жила-была девушка по имени Ольга, у которой в жизни случилась история, оставившая в душе глубокий след.
Ольга была душой доброй, трудолюбивой, безотказной. Двенадцать лет подряд, день за днём, после работы она навещала свою бабушку, Марию Степановну. Убирала, мыла полы до хруста, протирала плиту, стирала бельё в корыте, слушала ворчание старушки и массировала ей ноги, когда та жаловалась на отёки. И всё это без единой жалобы. Просто потому, что в детстве именно Мария Степановна заменила ей мать, которая вечно была занята младшим братом и своей работой.
Бабушка была для Ольги всем: научила жарить котлеты с луком, как ни у кого другого, водила на кукольный театр, когда матери было некогда, помогала с уроками и утешала, если в школе обижали. Ольга выросла, устроилась в сберкассу, родила дочь, но бабушка оставалась её опорой. А когда Мария Степановна начала слабеть — давление скакало, ноги пухли, память подводила — Ольга взяла все заботы на себя. Без напоминаний. Счётчики? Ольга. Лекарства? Ольга. Уколы? Тоже Ольга. А ведь у бабушки была родная дочь — мать Ольги. Жила в своей квартире, работала бухгалтером, ездила на «Жигулях», но за все эти годы ни разу не зашла с кастрюлькой щей или хотя бы банкой варенья.
А потом Ольгу сократили. В тот же день, без предупреждений. Деньги быстро кончились, и надежды на новую квартиру не было. И тогда, в первый раз за всю жизнь, она решилась на разговор, от которого сердце колотилось, как заячий хвост. Пришла в воскресенье, как обычно, убралась, развесила бельё, заварила бабушке чай с липой. Потом села рядом и тихо сказала:
— Бабуль, ты же знаешь, я ничего не требую… Но, может, квартиру на меня оформишь? Не сейчас, просто… чтобы потом… Я же тебя люблю. Не хочу с ребёнком по чужим углам скитаться…
Ответ был холоден, как февральский ветер.
— Нет, Оленька. Квартира — дочери. Так положено. А там — пусть сама решает.
У Ольги перехватило дыхание. Будто все эти годы заботы, все вымытые полы, все дни, проведённые у бабушкиного дивана, ничего не значили.
Она ушла, не попрощавшись. Прошла неделя, а она всё не может собраться и снова зайти. Сидит дома, смотрит в окно и шепчет:
— Я же ни о чём не просила столько лет… Разве я не заслужила? Разве плохо хотеть для дочери крышу над головой? Почему бабушка, которая так меня любила, вдруг увидела во мне корыстницу?
А я… что я могу сказать? Марию Степановну знаю с детства. Женщина строгая, крепких правил. Для неё порядок — закон. Кто бы ни ухаживал — наследство должно идти «по крови», дочери. Всё остальное, по её словам, «долг, а не расчёт».
Но разве любовь измеряется родством? Разве не тот достоин благодарности, кто был рядом? Кто не торговался, а просто любил?
Теперь Ольга не знает, как быть. Не хочет злиться, но и делать вид, что ничего не случилось, не может. Душа болит. Чувствует себя преданной.
Я никого не оправдываю. Но, может, старики просто боятся. Боятся признать, что дочь уже не ближе внучки. Боятся, что одна бумага расколет семью. Боятся перемен. И, возможно, Мария Степановна просто защищается.
А Ольга… Ольга по-прежнему варит щи. Только теперь — для дочки. И учит её быть благодарной. Потому что неблагодарность — острее ножа.
