Екатерина медленно ступила на идеально подстриженный газон, словно выходила на сцену. Каждое её движение было отточено, холодно расчитано. Она знала: это не просто возвращение. Это её месть.
Взгляд деда Фёдора будто прожигал её. Он сжимал трость так, что пальцы побелели. В его глазах читалось всё ярость, презрение, но и тот хищный блеск, которым он десятилетиями подавлял всех вокруг.
Купить? усмехнулся он. Девочка, эти дома принадлежат моей семье. Моему роду. Пока я жив, они останутся здесь.
Екатерина сделала шаг вперёд.
Именно поэтому, тихо сказала она, что жить тебе осталось недолго.
Губы старика задрожали. Он хотел рассмеяться, но его перехватил кашель. Годы, водка и бремя власти сделали своё дело.
За соседними заборами показались лица. Все видели происходящее, но никто не осмеливался вмешаться, хотя любопытство оказалось сильнее страха.
Ты рехнулась, Катька, прохрипел старик. Никто тебе ничего не продаст.
Екатерина достала из сумки папку.
Вот договоры. Я уже выкупила полулицу. У тёти Валентины были долги, её сын увяз в кредитах. Дело дяди Ивана прогорело. Все пришли ко мне.
Глаза Фёдора вспыхнули.
Враньё!
Она раскрыла папку и показала копии.
Это только начало. Но у тебя, дед Фёдор, есть тайны, которые стоят куда больше этих стен.
Старик дрогнул.
Какие тайны?
Улыбка Екатерины была ледяной.
Ты думаешь, я ничего не знаю? Но я знаю, как ты «овдовел» в тот год. Знаю, что моя мать однажды утром просто исчезла, а ты сказал, что её забрал инфаркт. Не было вскрытия. Не было вопросов. Ты заплатил врачам, милиционерам.
По двору пробежал шёпот. В окнах мелькали испуганные взгляды.
Ложь! закричал Фёдор. Все знали, что она болела…
Болела? резко перебила Екатерина. Или просто мешала тебе с её состоянием?
Мужчина пошатнулся, но быстро нашёлся.
Доказательств у тебя нет.
Екатерина подняла руку.
А это что?
Она достала тонкую, потрёпанную тетрадь. Лицо старика посерело.
Это…
Да. Дневник матери. Я нашла его в сундуке у дальней родственницы. Там всё. Её страхи, жалобы. Она писала, как ты подмешивал ей в чай таблетки, чтобы она казалась слабой. Как ты подделал её завещание.
Глаза Фёдора расширились. Трость выскользнула из его руки, он едва не рухнул на землю.
Враньё… всё враньё…
Екатерина пожала плечами.
Может быть. Но знаешь, что любят журналисты? Такие истории. Особенно с документами.
На улице повисла тишина. Лишь ветер шелестел листьями.
Фёдор поднял руку, будто хотел ударить, но дрожь пробежала по ней. Трость упала, а сам он медленно осел на лавочку у крыльца. Лицо исказилось, величие сменилось беспомощностью. Хозяин двора впервые выглядел слабым.
Это моя улица… хрипел он, ловя ртом воздух.
Уже нет, тихо ответила Екатерина.
Она развернулась и направилась к машине.
И тут случилось неожиданное. Из соседних домов вышли люди. Тётя Валентина, бледная, с растрёпанными волосами, сжимая в руках бумагу.
Она права! выкрикнула она. Я продала ей всё… не могли платить по долгам…
За ней вышел дядя Иван, опустив взгляд.
Моё дело разорилось, пробормотал он. Я тоже подписал.
Голоса толпы крепли. Кто-то плакал, кто-то ругался. Улица, прежде казавшаяся такой чистой, теперь рушилась под тяжестью обмана.
Екатерина завела мотор. В зеркале она в последний раз увидела картину: Фёдор сидел неподвижно, словно разбитый идол, а вокруг него метались родственники, пытаясь спасти то, что осталось.
В груди сжалась боль прожитых лет, но впервые она не мучила её. Боль больше не владела ею.
Её руки спокойно лежали на руле. Она знала: не зря вернулась.
Тридцать два года назад её выбросили отсюда, как мусор.
Теперь она стала новой хозяйкой этой улицы.
Улица, когда-то принадлежавшая роду Фёдора, теперь перешла в руки Екатерины. Её месть не была криком или насилием лишь бумаги, холодный расчёт и время, которое всё расставило по местам.
