Если бы знать, как всё обернётся…
Автобус подбрасывало на ухабах. Шофёр ругался сквозь зубы, объезжая лужи, порой выскакивая на встречную. Народу в салоне было мало — будний день всё-таки.
Иван смотрел в окно на грязный, осевший снег. Ещё чуть-чуть — и весна вступит в свои права, а там и до лета недалеко. На очередной колдобине автобус встряхнуло, и шофёр снова громко выругался.
— Колёса посрывать можно.
Впереди показалась кладбищенская ограда, за которой темнели ряды памятников.
Каждый раз, приезжая сюда, Иван ощущал тягостное предчувствие собственной бренности. Думать, что когда-нибудь он тоже упокоится здесь, не хотелось. Приходил не по зову сердца, а по долгу — так полагается: в определённые дни поминать усопших. Ему стало стыдно за свои мысли, и он громко вздохнул.
Автобус остановился у ворот. Двери распахнулись, пассажиры вышли, потянулись. Люди сразу направились к лоткам с искусственными цветами, выстроившимся вдоль ограды. Иван медленно пошёл мимо, высматривая живые. От ярких вощёных лепестков рябило в глазах. В конце ряда стояла женщина с ведром красных гвоздик.
Купив четыре цветка, Иван вошёл на кладбище. Дорожки утопали в слязги. Он обходил лужи, но под рыхлым снегом у тропинок тоже хлюпало. Поздно пожалел, что надел старые зимние ботинки.
Дойдя почти до опушки, свернул налево. Могилу жены нашёл сразу по кресту. «Пора ставить памятник. Или подождать? Сын потом на двоих сделает?» Временных крестов вокруг уже не было. Он окинул взглядом поляну: сколько новых могил появилось с осени…
Перешагнул через низкую оградку, встал в подтаявший снег, притоптал его. Почувствовал, что ноги промокли.
— Здравствуй, Надя.
С выцветшего фото в рамке у креста на него смотрела жена. Он любил этот снимок. Запомнил её такой, хотя здесь ей всего тридцать шесть.
Вспомнил тот день рождения. С утра сбегал за цветами, а когда вернулся, Надя уже встала, нарядилась в новое платье. Он подарил ей золотые серёжки. Она тут же надела их, сияя улыбкой. Он успел запечатлеть этот момент. Как будто вчера было…
— С днём рождения. Тебе бы сегодня пятьдесят шесть. — Иван прикинул, куда положить гвоздики.
Вся могила была утыкана искусственными цветами. Они не выгорели, будто их принесли только вчера.
Иван наклонился, вытащил из снега жёлтый искусственный цветок у самого креста, воткнул его в снег в ногах. На освободившееся место положил гвоздики. Земля замёрзшая, стебли не проткнут, да и снег растает — цветы всё равно упадут. Они выглядели скромно на фоне пёстрых искусственных. Но зато живые.
— Скучаю. Но часто приезжать не могу. Прости и не сердись. Я заслужил лежать здесь, а не ты. Но жизнь распорядилась иначе…
Он долго говорил, делился новостями, смотря на портрет, пока ноги не заледенели окончательно. Тишину изредка рвало карканье ворон. От этого становилось ещё тоскливее.
— Пойду, Наденька. Обулся в старые ботинки — промочил ноги. И отругать некому. Приеду после Пасхи, когда тут посуше будет. Тогда и могилу приберу, новое фото привезу — такое же. Красивая ты тут очень. Прости меня… — Он вздохнул, перешагнул ограду и, не оглядываясь, пошёл к выходу.
На остановке уже ждали автобуса. Когда тот пришёл, Иван едва чувствовал пальцы ног.
Домой добрался с трудом. Снял промокшие ботинки, носки, поставил чайник. Выпил два стакана чая с мёдом, надел сухие носки, включил телевизор и лёг на диван. Шёл какой-то фильм. От чая разморило, потянуло в сон…
***
Света пришла на стройку после техникума. Молоденькая, глазастая, веснушки на носу, а улыбка — будто солнце из-за туч. Иван не мог отвести от неё глаз. Жена есть, сын в третий класс ходит, а он — будто заворожённый. И что делать, если она постоянно на глазах? Не закрываться же.
Как-то перед Новым годом они встретились на остановке. Света куталась в воротник пальто. В глазах отражались огни фонарей. Иван украдкой поглядывал на неё. Когда подошёл автобус, протиснулся за ней, сел рядом.
— Здравствуй, Света. Домой? — начал он для приличия.
— Да. А ты?
— И я. — Иван помолчал. — Ёлку уже нарядили?
— Нет. Отец всегда живую покупал. Она лежала на балконе. А тридцать первого декабря мы всей семьёй её украшали. И запах в доме стоял — праздник сразу чувствовался.
— Так сегодня же тридцать первое. У тебя на балконе ёлка? — удивился Иван.
Света рассмеялась звонко. Он залюбовался.
— Родители далеко, а у меня искусственная. Сейчас приду, соберу, украшу. Конфеты повешу — как мама раньше делала. Потом чай попью, полюбуюсь. — Она снова засмеялась.
Иван живо представил комнату, ёлку, Свету, тянущуюся к верхним веткам с игрушкой… А на кухне шумит чайник…
— Можно я с тобой? В гости? — неожиданно спросил он.
— Зачем? — растерялась Света.
— Ёлку помогу наряжать. Чай попьём. — Он сам смутился от своей наглости.
Что она сейчас подумает? Он поспешно добавил:
— Ты так рассказала… У нас с женой ёлку сын две недели назад нарядил. Пришёл с работы — а она уже стоит. Привык, наверное. А мне вдруг захотелось праздника…
— Ну ладно. Поехали, — просто сказала Света, глядя на него большими глазами.
Он быстро собрал ёлку, они вместе украсили её, смеясь и толкаясь. Будто знали друг друга давно. Чувствовал, что и ей хорошо с ним. Попили чай… И он ушёл, хотя не хотелось.
А в Новый год снова пришёл к ней. Уже не помнил, что соврал жене. Нет, прекрасно помнил — и как Надя посмотрела на него, будто всё поняла. Но сопротивляться не мог. Тянуло к Свете, как в воронку, и не было сил бороться. Да и не хотел,И когда через много лет Иван сам лёг в землю рядом с Надей, он так и не узнал, что Света, проходя мимо их могил, всегда оставляла две гвоздики — одну ему, одну той, кого он когда-то предал, но так и не смог забыть.
