«Ты мне не мать!» — крик пачерицы резанул как нож
— Ты мне не мать! — выпалила Даша, хлопнув дверью так, что зазвенели чашки в буфете. В квартире воцарилась тишина, будто перед грозой. Ирина опустилась на табурет, сжимая в руках кружку, где чай уже давно остыл.
— Мам, что случилось? — осторожно заглянула в кухню младшая, Аленка.
Ирина лишь махнула рукой. Глаза блестели.
— Опять Даша скандалит?
— Классная руководительница звонила… — прошептала женщина. — Да ладно, пустяки…
Алена прижалась к матери, обняв её за плечи:
— Мам, ну не переживай. Всё образуется. — Хотя ей едва исполнилось тринадцать, в ней чувствовалась какая-то недетская мудрость. Порой казалось, что она старше шестнадцатилетней Даши, своей сводной сестры.
Через час с работы пришел Сергей. В квартире запахло жареной картошкой. Все, кроме Даши, сели ужинать.
— А где старшая? — спросил он, бросив взгляд на пустой стул.
— В обиде, — ответила Алена, аккуратно разливая борщ.
Сергей посмотрел на жену. Та потупила взгляд.
— Учительница звонила. У Даши хвосты по всем предметам. Я попробовала поговорить… — Ирина замолчала, сдерживая слёзы.
Сергей встал и направился к дочкиной комнате. Постучал.
— Не входи! — донеслось из-за двери.
— Я один. Можно?
Дверь приоткрылась. Даша, убедившись, что за отцом никого нет, нехотя пропустила его.
— Что за свинарник? — Он окинул взглядом разбросанную одежду и пустую пачку от «Доширака».
— Ирина опять… — начала было девушка, но отец перебил:
— Я сам звонил Елене Ивановне. Ты реально проваливаешь все предметы. В чём дело, Даша?
Та молчала, запихивая тетради в рюкзак.
— Я не требую, чтобы ты любила Ирину, но уважать её хотя бы могла. Ты каждый день её ранишь.
— А она меня — нет? Ты её с Аленкой в «ГУМ» водил, а я тут одна торчала!
— Ты забыла, за что тогда получила запрет на выходные? За ночную вылазку к Катьке!
— Ну да! Я — плохая, а Аленка — ангел во плоти!
— Хватит! — Сергей повысил голос. — Совсем голову потеряла?
Он вышел, не дожидаясь ответа. Ирина сидела на кухне, сжимая пальцы. Слова застревали в горле. Но, посмотрев на мужа, она промолчала. Лишь через пару минут выдавила:
— Я больше не знаю, что делать. Даша отталкивает меня, ревнует тебя. Я старалась, честно… но так и осталась для неё чужой.
— Понимаю, — обнял её Сергей. — Но как быть?
— Нам надо разъехаться. Ненадолго, — с трудом проговорила Ирина.
— Ты что? — он отпрянул. — Всерьёз?
— Может, если она поймёт, что ты рядом только с ней, что-то изменится…
Даша слышала каждый звук, прижавшись к двери. В груди вспыхнула надежда. «Папа снова будет только мой».
Утром Сергей объявил дочери, что они временно переезжают в старую однокомнатную. Алена разревелась, ворвалась к Даше и крикнула:
— Ты ненавидишь мою маму и забираешь у меня отца! — и выбежала, хлопнув дверью.
Даша не ожидала такого поворота. Сначала ликовала, пока не осознала, как тяжко жить без Ирининых рук. Никто не гладил форму, не проверял уроки. Отец пропадал на работе, а ей самой приходилось варить пельмени и зашивать носки. Он стал жестким, как пересушенный сухарь. Не то что Ирина, которая терпеливо объясняла, даже когда ей хамили в лицо.
Близился день рождения. Даша решила испечь торт. Нашла рецепт, замесила тесто… но отвлеклась. Коржи подгорели. Когда отец вернулся, то застал дочь в слезах над чёрной массой в духовке.
— Пап… давай вернёмся, — всхлипнула она, уткнувшись в его плечо. — Прости меня. Я люблю тебя… и Ирину… и Аленку…
— Я тоже тебя люблю, рыбка. Но вернуться — не так просто. Мы их обидели. Сначала надо спросить, хотят ли они нас видеть.
Даша молчала. Стыд жёг изнутри.
— Пойми, — сказал Сергей, — Ирина тебе, может, и не родная мать, но она заслуживает уважения. И извинений.
Всю ночь Даша ворочалась. Впервые за месяцы злость ушла, оставив только стыд и пустоту. Утром сама попросила отца отвезти её к Ирине.
Она извинилась. Искренне. Перед Ириной. Перед Аленкой. А через неделю впервые тихо сказала: «Мама… прости».
И до сих пор непонятно, кто в тот момент плакал сильнее.
*Вывод на всю жизнь: гордыня — худший советчик. Иногда надо просто вовремя остановиться.*
