Иван, ты влюбился, будто на себя в зеркало глядишь, как новобрачная красотка, хихикала мать, ругая вёдра в печи. Покажи уже свою невесту, а то отцовский взгляд в тени сидит.
Любовь, мам, ухмыльнулся он, бросаясь к двери. Всё замечаешь, всё знаешь, лишь бы увидеть, успеем, покажу.
Екатерина, сидя за столом, шептала мужу, глядя в окно: «Вот бы такой, как Аграфёна, сыну нашему».
«Какая Аграфёна?» удивлённо спросил супруг.
«Внука Фёдора, он её однажды в приёмную взял, воспитанную в деревне, вежливую и приветливую, да и краса её хоть в сказке».
Матушка томилась от любопытства, пока Иван не привёз Аграфёну к себе в чайную. Она села, глаза её расширились, будто увидела в полночном небе падающую звезду.
Сынок, прошептала она, будто читала мысли. Я давно хотела тебе в жёны Аграфёнку, присмотрела её, как сокол к добыче.
Свадебный день был прост, без помпы, но полон живой любви. Аграфёна, хоть и неторопливой, но решительной, делала всё с чувством, как будто крутит прялку судьбы.
Наша Аграфёнка как ласточка, доброта её в каждой крошке хлеба, делилась мать Ивана с соседкой. Хозяйка простая, но сердце её золотой прут.
Через год родился сын Мирон. Дед и бабка обожали внучка, но ребёнок пришёл недоношенным, болезненным, потом, словно весенний росток, набрал силу и стал спокойным.
Годы шли. Скончались родители Ивана, а спустя два года и он сам, внезапно, прямо в дворе, когда сено под крышу возил, под жарким солнцем сердце предательски отказало. Жена погрузилась в глухую скорбь, но жизнь шла своим ходом.
Аграфёна осталась одна с сыном. Мирон подрос, они вели размеренную деревенскую жизнь: корова, лошадь, свинья, куры, сеяли и пахали. Нет криков, нет ругани, лишь тихие разговоры о том, как сено под крышу успеть. Если дождь заглядывал, мать говорила:
Не беда, сынок, лето длинное, всё просохнет, в то время как у соседей вспыхивали споры, как на масленицу.
Аграфёна была чистоплотна: полы блестели, занавески на окнах стянулись, а на плите пахло свежим хлебом. Готовила она не часто, но вареники, борщ, пироги всё с душой, а Мирон всегда просил: «Что же приготовить завтра?».
Соседка Анна частенько заглядывала, удивляясь, как в маленьком доме всегда стол ломит:
Аграфёна, живёте вдвоём, а стол ломится! воскликнула она. Присаживайся, Миронушка любит поесть, хоть ростом и небольшой.
Да, сынок наш не силой Ивана, но красотою а, как он смотришь, мороз по коже хихикала Анна, добавляя: С кем бы ни встала, будет хороший муж.
Слава о семье разлетелась по деревне: уважали её за чистоту, доброту, невраждебность. Мирон сам нашёл жену Верку, высокую, крепкую, словно сосна, но вовсе не красавицу. Соседи не могли понять, как такой могучий парень взял её в жёны, ведь в деревне обычно выбирали низеньких, миленьких девушек.
Верка была огнём: быстрая, резкая, скандальная, в словах как град. Аграфёна качала головой:
Как же Верка попала к моему сыну? думала она, Совсем разные, и её не успокоит, и его не изменить.
Но молчала, ведь сыну счастье важнее её тревоги.
Свадьба прошла без суеты, без побоев, а гости, как обычно, перебирались с бутылкой водки, кто у стола, кто на скамейке, кто в крыльце. Ночь прошла, и тихий рассвет разогнал остатки гуляний.
Утром Аграфёна вышла убирать столы, а Верка, недовольно, заявила:
Не нужна была эта свадьба, а то теперь всё протираем
Иди спать, если ты устала, ответила мать, я сама всё уберу.
А потом скажут, что я плохая сноха, буркнула Верка.
Что ж, пусть сплетни ходят, прошептала она, глядя сквозь пальцы на свёкру.
С того дня Верка будто вела себя, как буря, проверяя каждый жест Ивана. Она часто жаловалась, как он обнимает и целует её в щёку, а потом молчала, словно в спешке.
Что это за детские нежности? думала Аграфёна. Ни разу не видела, чтобы мать и сын так нежились.
В магазине Верка хихикала, рассказывая подругам, как её муж обожает мать, никогда не скажет ей плохого.
Дед Матвей, прослушивая разговоры, качал головой:
Жаль, Аграфёна, в гнездо ласточки пустили сороку.
Многие жалели старушку, но никто не слышал от неё клякс о Верке. В деревне знали, что невестка скандальна, злобна, даже с матерью спорит.
Аграфёна, не желая усугублять конфликт, молчала, не влезала в их споры. Верка же с первых дней ставила свои правила: перемывала кастрюли, бросала кости в угол, вела себя сварливо, завистливо.
Мирон, вернувшись с работы, часто слышал, как мать спрашивает:
Что бы нам приготовить завтра, сынок?
Что готовим то и будем жрать, отвечала Верка, чай наш не из царской семьи.
Скоро Верка родила сына Тимофея. Малыш плохо спал, молока было мало, и внук часто голодал. Аграфёна, не выдержав, тайком подкармливала ребёнка, пока он не набрал вес и не стал ходить в школу.
Однажды Верка, увидев, как Аграфёна кормит внука, крикнула:
Ты ребёнка моего почти задушила! Хочешь, чтобы он стал хромым!
Аграфёна молчала, но продолжала. Тимофей рос добрым и послушным, а бабушка тихо поддерживала его, помогая с уроками.
Старший сын, ставший уже молодым человеком, заметил, как мать грубо относится к бабушке и отцу, и часто просил её приготовить чтонибудь вкусное.
Ты придурок, ругалась Верка, ешь, что я сварила, не королевских родов. Сын лишь опускал глаза, молчал.
Тимофей видел, как бабушка болеет, как мать к ней не подходит, как отец приносит чай с вареньем. Он шептал ей:
Бабуль, я люблю тебя, ты моя опора.
Когда Тимофей влюбился в Татьяну, соседку со сверстниками, он шептал Аграфёне:
Тая хороша, будем вместе, когда закончу институт.
Дай Бог, ласково отвечала она, молюсь за вас, крестюсь.
Покидая деревню для учёбы, он обнял её, поцеловал в щёку и сказал:
Я вернусь дипломированным, Татьяну возьму, а ты будешь жить со мной, в доме, который построим.
Аграфёна знала, что так и будет. С Тимофеем, Татьей и её будущим домом её жизнь обретёт покой, возвратит всё, что она посеяла в детстве.
