Год спустя я почти исчезала от неизвестной болезни, а вчера заметила, как невестка насыпает белый порошок в мою сахарницу. На привычном месте, но теперь казалось, что эта крошка готова выплюнуть яд.
Всего лишь вчера я видела, как Алина, жена моего сына, с ангельской улыбкой бросает в неё белый порошок из крошечного пакетика, зажатого пальцами.
Год. Целый год я медленно превращалась в тень. Слабость, туман в голове, постоянная тошнота, которую врачи списывали на «возрастные изменения» и «психосоматику».
Я почти поверила им. Но причина моего угасания была не в возрасте. Она стояла на кухонном столе.
Мамочка, вы опять ничего не ели? голос Алины был липковым, как патока, обволакивал и душил. Вам же нужны силы. Дима так переживает.
Передо мной тарелка с овсянкой. Ложка сахара уже позолотилась в середине густой массы. Из той же самой сахарницы.
Я наблюдала, как кристаллы тают, и чувствовала, как холод ползет по спине.
Спасибо, Алина. Чтото не хочется, мой голос прозвучал глухо, но удивительно твердо.
Ну что вы опять начинаете! Мы же договорились, что вы будете слушаться меня. Ради Димы.
Она села напротив. Идеальный маникюр, сочувственный взгляд больших карих глаз. На мгновение я задумалась может, всё это лишь болезненное воображение?
Но я четко помнила её быстрый, скрытый жест у стола, когда она думала, что я всё ещё в кровати. Тогда она не улыбалась.
Алино, нам нужно поговорить, начала я, отодвигая тарелку.
Конечно, мамочка. Я всё слышу.
Думаю, вам с Димой стоит жить отдельно. У вас же есть собственная квартира.
Улыбка не дрогнула, но взгляд стал жёстким, оценивающим. Так смотрят на вещь, которая внезапно вышла из строя.
Как мы вас оставим? В вашем же состоянии? Вы же без нас ни шага не сделаете. Дима этого никогда не позволит. Он вас слишком сильно любит.
Она произнесла слово «любит» с нажимом, будто это был неоспоримый козырь. И действительно, это был козырь.
Мой сын, мой Дима, который видел в этой женщине ангелахранителя для своей беспомощной матери.
Я просто хочу покоя, сказала я искренне.
Это не вы говорите, а ваша болезнь, мягко отрезала она. Мы вас поставим на ноги. Кстати, Дима нашёл отличного нотариуса. Мы решили оформить дарственную.
Чтобы потом, ну вы сами понимаете было меньше хлопот. Исключительно для вашего спокойствия.
Она говорила о моём будущем, о моей смерти, так же легко, как о покупке хлеба. Хищница, почти загнавшая жертву в угол.
Я подумаю.
Вечером, дождясь, когда они с Димой уйдут в кино, я надела перчатки. Высыпала весь содержимое сахарницы в пакет.
В мусорное ведро я нашла тот же крошечный пакетик, из которого Алина принесла порошок. Он был не пуст.
Внутри осталось немного вещества. Я осторожно пересыпала его в стеклянную баночку от лекарств и спрятала.
Теперь я знала, что эта борьба будет не за жизнь, а за смерть. И я больше не была слабой. Я стала матерью, защищающей своего ослеплённого сына.
Моя жизнь превратилась в шпионский триллер. Я ела только то, что готовила сама, запираясь на кухне.
На все вопросы Алины я отвечала с улыбкой: «Решила сесть на диету, дорогая. Врач посоветовал». Таблетки я принимала лишь из тех упаковок, что сама открывала.
Алина наблюдала. Её маска заботы трескалась по швам. Однажды я увидела, как она подменила мои таблетки от давления на какието похожие.
«Ой, мамочка, я просто хотела вам помочь, раскладывая по коробочкам, а вы всё перепутали», щебетала она, когда я схватила её за руку.
Вечером произошёл тяжёлый разговор с сыном.
Мамочка, что происходит? Алина говорит, у тебя параноя. Ты обвиняешь её в том, что она путает лекарства. Ты понимаешь, как ей обидно? Она ночами не спит, ищет для тебя лучших врачей, а ты
Дима, она меня обманывает.
Хватит! он встал. Ей было бы гораздо проще сидеть в своей квартире, а не возиться с тобой! Она делает это из любви ко мне! И к тебе! Почему ты не можешь просто принять нашу заботу?
Я смотрела на него и понимала: он не слышит. Он повторяет её слова, её интонации.
Любая попытка открыть ему глаза воспринимается как старческий маразм.
Апогей настал в день с нотариусом. Они пришли без предупреждения.
Мамочка, сюрприз! пропела Алина. Это Пётр Сергеевич. Мы решили не откладывать дарственную.
Дима стоял рядом, отводя взгляд. Ему было стыдно, но он подчинился. Они меня окружили.
Я медленно отложила книгу.
Какое странное совпадение. Сегодня утром я говорила с давним знакомым Игорем Матвиевичем. Он адвокат. И посоветовал мне, в моём «состоянии», на время всех юридических разговоров включать диктофон. Потому что любые сделки, заключённые под давлением или с лицом в уязвимом положении, легко оспариваются. Я указала на старый кнопочный телефон на столе. Маленький красный светик сигналил: запись включена.
Лицо Алины изменилось за мгновение. Улыбка сползла, открывая хищную гримасу.
Зачем? прошипела она.
Просто для собственного развития, ответила я, переводя взгляд на сына. Дима, я ничего подписывать не буду. Пётр Сергеевич, извините, что отняли ваше время.
Взгляд Алины вспыхнул ненавистью. Она поняла, что правила игры изменились.
После того случая она замерзла. Но я чувствовала это лишь передышка. Она нанесёт удар в самое уязвимое место. И ждать пришлось недолго. Вернувшись из поликлиники уставшая и раздражённая, я увидела приоткрытую дверь в свою комнату. Оттуда доносился знакомый звук шуршание порванной бумаги.
Алина сидела на полу и разрывала мои письма, фотографии, детские рисунки Димы всё, что составляло мою жизнь. Она не убирала она стирала моё существование.
Зачем вам этот хлам? крикнула она, не оборачиваясь. Всё равно скоро не понадобится.
В тот момент во мне чтото умерло. И одновременно родилось холодное, твёрдое, как лезвие. «Хватит».
Я молча подошла к кухне. Рукоятки не дрожали. Достала баночку, насыпала порошок в чашку, залила обе части горячей водой. Когда вернулась, Алина настороженно посмотрела.
Я принесла чай. Вижу, вы устали.
Боишься? улыбнулась я. И правильно.
Я набрала номер. Но не сына. Адвоката.
Игорю Матвиевичу, я готова. Делаю, как вы советовали.
Потом позвонила Диме.
Сынок, приезжай немедленно! Алина заперлась в моём доме, кричит, что больше не может жить, чтото выпила!
Мой голос звучал пронзительно. Алина всплеснула.
Что ты выдумываешь, старая ведьма?!
Она без сознания! Чашка разбита! воскликнула я, бросая на пол чашку с чаем.
Алина застывала, глядя на лужу. Она всё поняла. Но было уже слишком поздно. Я села в кресло и ждала.
Дима вбежал в комнату бледный, как стена. Его глаза метались от меня к Алине, к осколкам, к разорванным фотографиям.
Мамочка?.. Что случилось?
Она хотела меня отравить! сразу закричала Алина. Она безумна! Хотела меня убить!
Это правда, мама? голос сына дрожал.
Я молча подошла к нему.
Смотри, сынок. Не на меня. На пол. Вот твой первый букварь. Вот письмо от отца из больницы. Она уничтожала не меня. Она уничтожала тебя.
Дима наклонился, поднял обрывок. Его лицо окаменело.
Алино зачем?
Это же хлам! Я хотела помочь! кричала она.
А это тоже помощь? я протянула ему баночку с порошком. Год, Дима. Целый год она меня этим кормила.
Вспомни, как она «случайно» теряла рецепты от хороших врачей. Как отказывала тебе везти меня на обследование в другой город. Вспомни!
Он молча смотрел на баночку, потом на жену. Обида, отвращение и шок меняли его восприятие.
Это правда? прошептал он.
Алина молчала. Она проиграла.
В дверь постучали. Не полиция. Игорь Матвиевич с двумя крепкими мужчинами. А за ними следователи, которых он вызвал заранее.
Я адвокат Анны Викторовны, представился он. Прошу зафиксировать попытку отравления и возможное мошенничество. Есть основания полагать, что гражданка Алина систематически вредила здоровью моей подзащищённой с целью завладеть имуществом. Прошу изъять баночку и образцы с пола.
Алина упала на пол. Не от жалости. От краха.
Мы с Димой остались одни. Он опустился на колени, собирая осколки. Его плечи дрожали.
Я не успокаивала его. Просто села рядом и помогала. Мы оба заплатили слишком высокую цену за прозрение. Но лишь так иногда можно вырваться из сладкой, смертельной ловушки.
Прошло три года. Иногда мне кажется, что тот ужасный сюжет произошёл не со мной, а с кемто другим. Я смотрю в зеркало и вижу не измождённую тень, а сильную женщину с ясным взглядом.
Здоровье вернулось постепенно. И с ним покой. Душевный. Самый ценный.
Алина получила реальный срок за попытку убийства с корыстных мотивов.
Дима долго шёл, будто тяжёлым грузом предательства. Мы много разговаривали. Иногда со слезами. Он просил прощения за то, что не видел, не слышал, не верил. Я не держала злобы. Он был жертвой, как и я его ударили не ядом, а в самое сердце.
Эта рана осталась с ним навсегда, но сделала его взрослее, мудрее, внимательнее. Год назад он привёл ко мне Катю. Тихую, искреннюю девушку с тёплыми глазами.
Я смотрела на неё с тревогой, подсознательно ищя фальшь. Но её не было. Катя не пыталась понравиться, не делала вид. Она просто была. Приносила любимые книги, молча садилась рядом, и мы смотрели в окно это молчание было тёплым.
Сегодня воскресенье. Квартира пахнет печёными яблоками и корицей Катя готовит шарлотку по моему рецепту.
Анна Викторовна, посмотрите, пирог поднялся? слышу её голос.
Я захожу на кухню она с Димой стоят у духовки. Он обнимает её за плечи, и они смотрят на пирог, как на чудо. Их счастье не показное. Оно настоящее. Наполнено доверием.
Поднялся, доченька, и как! улыбаюсь. Главное не открывать духовку слишком рано.
Я помню. Вы говорили, он прихотливый.
Она помнит. Она слышит. Для неё мой опыт не мусор, а ценность.
Мы садимся пить чай. Дима ставит на стол новую сахарницу простую, белую. Я спокойно кладу ложку сахара в чашку. Страх исчез. Остаётся лишь понимание, на что способны люди. Но вместе с этим пришло и другое знание, как выглядит истинное тепло.
Мамочка, мы подумали, говорит Дима, держась за руку с Катей. Может, на выходные поедем на дачу? Все вместе.
Я смотрю на сына, который научился видеть глубже. На его жену, принесшую свет. И понимаю нас не сломали. Нас очистили.
И это тихое, настоящее счастье самая большая награда.
Год, как я медленно угасала от загадочной болезни, а вчера стала свидетельницей, как невестка подсыпает белый порошок в мою сахарницу.