Год я медленно угасала от неизлечимой болезни, а вчера увидела, как невестка подсыпает белый порошок в мой сахарник. На привычном месте, но теперь казавшемся мне отвратительным блюдом, готовом в любой момент выплюнуть яд.
Вчера я наблюдала, как Алина, жена моего сына, ангельской улыбкой всыпает в него белый порошок из крошечного пакетика, сжатого в пальцах.
Год. Целый год я постепенно исчезала, превращаясь в тень. Слабость, туман в голове, постоянная тошнота, которую врачи объясняли «возрастными изменениями» и «психосоматикой».
Я почти поверила им. Но причина моего упадка скрывалась не в возрасте. Она лежала на кухонном столе.
Мам, вы опять ничего не ели? голос Алины звучал будто густой сироп, обволакивая и душа. Вам нужны силы. Дима так переживает.
Она поставила передо мной тарелку с овсянкой. Ложка сахара уже осветлялась в центре густой массы. Из того же сахарника.
Я следила, как кристаллы тают, и ощущала, как холод ползет по спине.
Спасибо, Алина. Чтото не хочется, мой голос прозвучал глухо, но удивительно твердо.
Ой, вы опять начинаете! Мы же договаривались, что вы будете меня слушаться. Ради Димы.
Она села напротив. Идеальный маникюр, сочувственный взгляд больших карих глаз. На мгновение я задумалась может, всё это лишь болезненное воображение?
Но я чётко вспомнила её быстрый, скрытый движок у стола, когда она думала, что я всё ещё в постели. Тогда она не улыбалась.
Алина, нам нужно поговорить, начала я, отодвигая от себя тарелку.
Конечно, мамочка. Я вся во внимании.
Думаю, вам с Димой стоит жить отдельно. У вас же своя квартира.
Улыбка не дрогнула, но взгляд стал жёстким, оценочным. Так смотрят на вещь, которая вдруг вышла из строя.
Как мы вас оставим? В вашем состоянии? Вы же без нас ни шагу не сделаете. Дима никогда этого не допустит. Он вас слишком сильно любит.
Она произнесла «любит» с нажимом, будто это был несомненный козырь. И действительно, это был козырь.
Мой сын, Дима, воспринимал эту женщину как ангелахранителя для своей беззащитной матери.
Я просто хочу покоя, сказала я искренне.
Это не вы говорите, а ваша болезнь, мягко перебила она. Мы вас поддержим. Кстати, Дима нашёл отличного нотариуса. Мы решили оформить дарственную.
Чтобы потом, как вы понимаете, было меньше хлопот. Исключительно для вашего спокойствия.
Она говорила о моём будущем, о моей смерти, так же спокойно, как о покупке хлеба. Хищница, почти загнавшая жертву.
Подумаю.
Вечером, подождав, пока они с Димой пойдут в кино, я надела перчатки и высыпала весь содержимое сахарника в пакет.
В мусорном ведре я нашла тот же крошечный пакетик, из которого Алина приняла порошок. Он был не пуст.
Внутри осталось немного вещества. Я осторожно перелила его в стеклянную баночку от лекарств и спрятала.
Теперь я знала, что эта борьба будет не за жизнь, а за смерть. И я уже не была слабой. Я стала матерью, защищающей своего ослеплённого сына.
Моя жизнь превратилась в шпионский триллер. Я ела только то, что готовила сама, запираясь на кухне.
На все вопросы Алины отвечала с улыбкой: «Решила сесть на диету, дорогая. Врач посоветовал». Таблетки принимала лишь из тех упаковок, что открывала собственными руками.
Алина наблюдала. Её маска заботы начала трескаться. Однажды я заметила, как она подменила мои таблетки от давления на какието похожие.
Ой, мамочка, я просто хотела вам помочь, рассортировать, а вы всё перепутали, щебетала она, когда я схватила её за руку.
Вечером состоялся тяжёлый разговор с сыном.
Мам, что происходит? Алина говорит, у тебя паранойя. Ты обвиняешь её в том, что она путает лекарства. Ты понимаешь, как ей больно? Она ночами не спит, ищет для тебя лучших врачей, а ты
Дима, она меня обманывает.
Хватит! встал он. Ей было бы гораздо проще сидеть в своей квартире, а не возиться со мной! Она делает это из любви ко мне! И к тебе! Почему ты не можешь просто принять нашу заботу?
Я посмотрела на него и поняла: он не слышит. Он повторяет её слова, её интонацию.
Любая попытка открыть ему глаза будет воспринята как старческий деменция.
Апогей наступил в день с нотариусом. Они пришли без предупреждения.
Мам, сюрприз! проскандировала Алина. Это Пётр Сергеевич. Мы решили не откладывать дарственную.
Дима стоял рядом, отводя глаза. Ему было стыдно, но он подчинился. Они окружили меня.
Я медленно отложила книгу.
Какое странное совпадение. Сегодня утром я разговаривала с давним знакомым Игорем Матвеевичем. Он адвокат. Посоветовал в моём «состоянии» включать диктофон на время всех юридических переговоров. Ведь любые сделки, заключённые под давлением или с уязвимым человеком, легко оспариваются. Я указала на старый кнопочный телефон на столе. Маленький красный светик мигал: запись включена.
Лицо Алины изменилось мгновенно. Улыбка сползла, обнажив хищную гримасу.
Зачем? прошипела она.
Просто для собственного развития, ответила я, переводя взгляд на сына. Димка, я ничего подписывать не буду. Пётр Сергеевич, прошу прощения за потраченное время.
Взгляд Алины вспыхнул ненавистью. Она поняла, что правила игры изменились.
После того случая она замерла. Но я чувствовала это лишь затишье. Она ударит в самое больное место. И ждать пришлось недолго. Вернувшись из поликлиники уставшая и раздражённая, я увидела приоткрытую дверь своей комнаты. Оттуда доносился знакомый звук шуршание порванной бумаги.
Алина сидела на полу и рвала мои письма, фотографии, детские рисунки Димы всё, что составляло мою жизнь. Она не убирала, а стирала моё существование.
Зачем вам этот хлам? крикнула она, не оборачиваясь. Всё равно скоро не понадобится.
В тот момент во мне умерло чтото. И одновременно родилось холодное, твёрдое, как лезвие. «Хватит».
Я молча пошла на кухню. Руки не дрожали. Вытащила баночку, насыпала порошок в чашку, залив обе части горячей водой. Когда вернулась, Алина настороженно взглянула.
Я принесла чай. Вижу, вы устали.
Боишься? улыбнулась я. И правильно.
Я набрала номер. Но не сына. А адвоката.
Игорю Матвеевичу, я готова. Делать, как вы советовали.
Потом позвонила Диме.
Сынок, приезжай немедленно! Алина заперлась в меня, кричит, что больше не может жить, чтото выпила!
Мой голос прозвучал пронзительно. Алина дернулась.
Что ты выдумываешь, стара ведьма?!
Она потеряла сознание! Чашка разбилась! крикнула я, бросая на пол чашку с чаем.
Алина замерла, глядя на лужу. Она всё поняла. Но было уже поздно. Я села в кресло и ждала.
Дима влетел в комнату бледный, как стена. Его глаза метались от меня к Алине, к осколкам, к порванным фотографиям.
Мам Что случилось?
Она хотела меня отравить! сразу закричала Алина. Она сумасшедшая! Хотела меня убить!
Это правда, мам? голос сына дрожал.
Я молча подошла к нему.
Смотри, сынок. Не на меня. На пол. Вот твой первый букварик. Вот письмо от отца из больницы. Она не уничтожала меня. Она уничтожала тебя.
Дима наклонился, поднял листок. Его лицо окостенело.
Алино зачем?
Это же хлам! Я хотела помочь! вопила она.
А это тоже помощь? я протянула ему баночку с порошком. Год, Дим, целый год она кормила меня этим.
Вспомни, как она «случайно» теряла рецепты у хороших врачей. Как отказывала тебя везти меня на обследование в другой город. Вспомни!
Он молча смотрел на баночку, потом на жену. Обида, отвращение и шок меняли восприятие.
Это правда? прошептал он.
Алина молчала. Она проиграла.
В дверь постучали. Не полиция. Игорь Матвеевич с двумя крепкими мужчинами. За ними шли следователи, которых он вызвал заранее.
Я адвокат Анны Викторовны, представился он. Прошу зафиксировать попытку отравления и возможное мошенничество. Есть основания полагать, что гражданка Алина систематически вредила здоровью моей подзащитной с целью завладения имуществом. Прошу изъять баночку и образцы с пола.
Алина упала на пол. Не от жалости. А от краха.
Мы с Димой остались одни. Он опустился на колени, собирая обломки. Плечи дрожали.
Я не успокаивала. Просто села рядом и помогала. Мы оба заплатили слишком высокую цену за прозрение. Но лишь так иногда можно выбраться из сладкой, смертельной ловушки.
Прошло три года. Порой мне кажется, что эта ужасающая история произошла не со мной, а с кемто другим. Я смотрю в зеркало и вижу не измученную тень, а сильную женщину с ясным взглядом.
Здоровье постепенно возвращалось. И с ним внутренний покой, самый ценный.
Алина получила реальный срок за попытку убийства с корыстными мотивами.
Дима долго ходил, словно тащил тяжесть предательства. Мы часто разговаривали, иногда со слезами. Он просил прощения за то, что не видел, не слышал, не верил. Я не держала зла. Он был жертвой, как и я лишь его ударили не ядом, а прямо в сердце.
Эта рана осталась с ним навсегда, но сделала его более взрослым, мудрым, внимательным. Год назад он привёл к нам Катю. Тихую, искреннюю девушку с теплыми глазами.
Я смотрела на неё с тревогой, подсознательно ищя фальшь. Но её не было. Катя не старалась понравиться, не притворялась. Она просто была. Приносила любимые книги, молча садилась рядом, и мы смотрели в окно это молчание было тёплым.
Сегодня воскресенье. Квартира пахнет запечёнными яблоками и корицей Катя печёт шарлотку по моему рецепту.
Анна Викторовна, посмотрите, пирог поднялся? слышу её голос.
Подхожу к кухне она с Димой стоят у духовки. Он обнимает её за плечи, они улыбаются, глядя на пирог, как на чудо. Их счастье не вычурно. Оно истинно, наполнено доверием.
Поднялся, дочурка, и как! улыбаюсь. Главное не открывать духовку заранее.
Я помню. Вы говорили, он капризный.
Она помнит. Она слышит. Для неё мой опыт не мусор, а ценность.
Мы садимся пить чай. Дима ставит на стол новую сахарницу простую, белую. Я спокойно кладу ложку сахара в чашку. Страх исчез. Остаётся лишь понимание, на что способны люди. Но вместе с этим пришло и другое знание, как выглядит подлинное тепло.
Мам, мы тут подумали, говорит Дима, держась за руку с Катей. Может, на выходные поедем на дачу? Все вместе.
Я смотрю на сына, который научился видеть глубже. На его жену, принесшую свет. И понимаю нас не сломали. Нас очистили.
И это тихое, настоящее счастье самая большая награда.
Год, когда я медленно угасала от неизвестной болезни, а вчера заметила, как невестка подсыпает белый порошок в мою сахарницу.