Горько сожалею, что влезла в жизнь сына
Иногда благие намерения оборачиваются ледяным молчанием, обидой и трещинами в родственных узах. Я — простая мать, желавшая сыну счастья. Но одно неосторожное слово перечеркнуло годы доверия, оставив лишь щемящую пустоту.
Когда сын женился на Светлане, воспитывающей шестилетнего Артёма от прошлого брака, мы с мужем промолчали. Хотели видеть его с девушкой без «багажа», но сдержались. Принимали её сына как внука, дарили подарки, звали на семейные застолья. Казалось, между нами пробиваются робкие ростки тепла.
После рождения общего ребёнка — нашего внука Миши — они зажили отдельно. Смущало лишь их решение о раздельных финансах. Раз семья — почему счёты? Но не стала лезть: молодая поросль сама знает, как строить гнездо.
Всё рухнуло, когда сын объявил о планах взять ипотеку. Оказалось, платить будет только он. «Она занимается детьми», — говорил он. А если вдруг расстанутся? Квартира-то общая, но долг — его.
Не сдержалась. Пригласила сына на кухню, выложила напрямую:
— Понимаешь, если что — она с двумя детьми останется в жилье, а ты — с долгами и съёмной конуры? Вдруг другой мужчина появится? Головой думать надо, не только сердцем!
Он побледнел, вскочил из-за стола:
— Мам, как ты можешь?! У нас всё хорошо! Ты сразу к худшему?
Я лишь хотела уберечь его. Разве нет у матери права на тревогу?
Но сын, видимо, пересказал жене наш разговор. Светлана оборвала все контакты — ни звонков, ни сообщений. Даже Мишу перестала привозить.
Сын позже признался: «Зря я ей всё передал, теперь сама не своя». Мол, обиделась, будто я не верю в их союз, накликаю беду.
На прошлой неделе, не выдержав, приехала без предупреждения. Хотела увидеть внуков, объясниться. Но Светлана, увидев меня, молча одела детей и вышла в подъезд. Даже взглядом не удостоила.
Сижу теперь на кухне, вспоминаю: как впервые встречали их с сыном, как Артёмка тянул ко мне руки, звал «бабулей», как Светлана пила чай с брусничным вареньем, смущённо улыбаясь…
Теперь лишь тишина. Вычеркнули. За одно предостережение.
Больно. Хотела защитить кровинку, а оттолкнула. Может, стоило глотнуть слова обратно?
Теперь брожу по опустевшей квартире, слушая эхо былого смеха. Простит ли? Услышу ли снова: «Бабушка, смотри, я самолёт сделал!»
Остаётся лишь шептать в пустоту: прости. И помнить — даже материнская любовь, как тяжёлый мёд, в неумелых руках губит улей.
Если стоите на моём пороге — осторожнее с правдой. Иногда лучше молчание, чем рана от «спасительного» совета.
