Горький праздник: история Татьяны
Татьяна сидела на кухне, перебирая последние купюры. Кошелёк был почти пуст, а до зарплаты ещё семь дней.
— Тощенько, — прошептала она. — Но что поделаешь? Зарплата учителя — не роскошь…
Нужно было заплатить за коммуналку, купить еды, но на что? Бродя по магазину в Серпухове, она с тоской смотрела на ценники, будто те росли на глазах. В итоге взяла только молоко, хлеб и гречку. На сливочное масло не хватило, зато маргарин был по карману. Кофе, сыр, печенье — всё это так и осталось на полках.
Оставалось одно — идти к бывшей свекрови за картошкой. А там ждало неизбежное:
— Я же тебе говорила! — в сотый раз скажет Аграфена Семёновна.
Свекровь была строгой, но мудрой. Ей шёл семьдесят пятый год, и она редко ошибалась. Если бы Татьяна послушала её раньше, может, сейчас не сидела бы с пустым кошельком. Может, жила бы как все. Или даже лучше! Но что было, то прошло.
Два года назад её муж, Владимир, ушёл. И не просто ушёл — в её же день рождения. Татьяна весь день готовила, накрыла стол. Владимир сел, наелся и вдруг объявил:
— Всё, Тань. Хватит. Ухожу.
Она онемела. А он, морщась, продолжил:
— Тебе сорок два, да? А мне сорок семь. В нашем возрасте у других внуки! А у нас что? Ничего. Потому что детей нет. Ты не смогла!
— О чём ты? — Татьяна едва дышала от обиды. — Какие дети? Ты даже кота не кормишь, он у тебя целый день голодный! Я по дому как мышь, а ты кричишь, что шумлю! О каких детях речь? Может, я просто не хотела от тебя рожать!
Откуда взялась такая дерзость? Владимир, будто ждал этого, вскочил и бросил на прощание:
— Поживу отдельно. Даю время найти жильё. Квартира-то моя!
Дверь захлопнулась. Татьяна сидела в тишине, а внутри росла пустота.
Позже ей рассказали, что Владимир «женился» на молодой кассирше из магазина, куда заходил за кроссовками. Шептались, что он таскал ей цветы. А цветы эти были с их дачи — розы, которые Татьяна годами растила: алые, белые, жёлтые. Он выдрал их с корнем, не жалея.
Татьяне было жаль девушку. Думает, поймала жар-птицу? Владимир пожалел денег на цветы, пожалеет и на всё остальное. Хотя, глядя на его новую жену — крепкую, уверенную — ясно: ей жалеть себя не придётся. Владимир явно искал ту, что «половину стадиона родит». Что ж, пусть пробует.
Знала ли свекровь о выходке сына? При Татьяне она ругала его, но и ей доставалось:
— Я тебе двадцать лет назад говорила! Вечно ходишь как попало! Сколько я тебе хороших вещей дарила? Где они? Вот теперь и сиди одна!
Татьяна помнила эти «подарки» — бесформенные кофты в горошек, которые и в комоде стыдно хранить. Владимир бы сбежал ещё раньше, увидев её в таком.
Начался раздел имущества. Владимир твердил: «Всё моё!» Но суд разделил пополам. Татьяне досталась дача, ему — квартира. Вмешалась Аграфена Семёновна, которая уже годы жила на даче, сдавая свою квартиру:
— Так, детки, а меня спросите? Татьяна сюда начнёт мужиков водить, а я куда?
— К себе, мама, — огрызнулся Владимир.
— Ага, конечно! А твоя девица как на работу ездить будет? А ты с ней в квартире валяться?
В итоге Аграфена осталась на даче, свою квартиру отдала сыну, а Татьяна сохранила их с Владимиром жильё. Но радость была недолгой — суд поделил и долги. Теперь Татьяна выплачивала половину его кредита. За «шикарную жизнь» пришлось платить.
Вот почему она шла на автобусную остановку. Автобусы в Серпухове ходили раз в неделю. Все ездили на машинах, а в транспорте — лишь бабушки, знавшие друг друга веками. Они трещали о пенсиях, ценах, новостях. Татьяна молчала, глядя в окно. Ехать выпрашивать картошку на своей же даче было унизительно.
Каждую грядку она сама копала, полола, радовалась первым всходам. Дом утопал в цветах, забор аккуратно покрашен. Внутри — светло, с яркими занавесками, кроватью под пёстрым покрывалом. Никакого хлама — только уют.
Не зря пять лет назад Аграфена Семёновна упросилась туда жить. Хитрая — себе хуже не сделает. Развод разводом, а урожай сажать надо. Татьяна вкалывала до седьмого пота. Картошку в квартире не хранить — в погребе надежнее. Вот и ездила каждую неделю — хоть какая-то помощь к нищенской зарплате.
Свекровь стояла над душой, но всё же ставила чайник, кормила, укладывала спать, не замолкая:
— Я же тебе говорила, Тань! Ты слишком мягкая! У Володи с этой… тьфу, уже сын растёт, скоро на бабку скинут и нового заведут! А ты всё мыкаешься. Работу сменила? Школа — не для тебя! На что пенсию ждёшь?
Татьяна злилась, но понимала: свекровь права. Учительская зарплата — не для одинокой. Куда идти? В офис в сорок два не возьмут. В магазин — ноги отвалятся. От одной мысли хотелось плакать.
Автобус приехал почти пустой. Татьяна вышла, окинула взглядом озеро, дачи, пасущихся коз. Здесь дышалось легко.
У дома кипела работа: мужики копали, что-то строили.
— Неужели Аграфена Семёновна скважину проводит? — удивилась Татьяна. — Откуда деньги? Владимир дал?
Открыла калитку, поздоровалась. Свекровь, бодрая, командовала, как генерал.
— Заходи, некогда болтать! Мужиков накормить надо! — крикнула она.
— Это скважину делаете? — спросила Татьяна.
— В-а-ам! — растянула Аграфена. — Вам! Надоело воду таскать. Зря я, что ли, копила?
Татьяне пришлось задержаться. Хотела сказать, что мужиков кормить не обязательно, но спорить со свекровью — как с метелью. Рабочие попались смирные. Поедят — и назад к делу.
БригадирБригадир, Николай Петрович, крепкий, с сединой в бороде, смотрел на Татьяну так, будто видел её впервые, и она вдруг почувствовала, что жизнь, возможно, ещё не закончилась.
