Город, затянутый серым маревом, дышал тяжёлой, гнетущей тишиной, изредка нарушаемой воем санитарной машины. В стенах губернской больницы, где каждый угол помнил стоны и шёпот молитв, бушевала буря, не уступающая непогоде за окнами. Ночь выдалась не просто трудной она висела на волоске, будто сама судьба испытывала тех, кто стоял на страже жизни.
В операционной, залитой резким светом ламп, Николай Иванович Волков хирург с двадцатилетним стажем, человек, чьи руки вернули к жизни сотни людей, вёл свою тихую войну. Уже третий час он не отрывался от стола, будто сражался не просто с болезнью, а с самой смертью. Его движения были точны, как у часовщика, а взгляд остёр, будто он читал не тело, а душу. Усталость давила, словно мешок с мукой, но он знал: расслабляться нельзя. Каждый миг на вес золота. Он провёл тыльной стороной ладони по лбу, не отвлекаясь. Рядом, как тень, стояла медсестра Лидия тихая, сосредоточенная, с трепетом в глазах. Она подавала инструменты, словно передавала не железо, а жизнь.
Шов, коротко бросил Волков. Его голос, привыкший командовать, звучал теперь как приказ судьбе: не сдаваться.
Операция подходила к концу. Ещё чуть-чуть и всё будет позади. Но в этот миг дверь операционной с грохотом распахнулась. На пороге стояла старшая медсестра, лицо её было бледным, а дыхание сбившимся.
Николай Иванович! Срочно! Женщина без сознания, множественные ушибы, подозрение на внутреннее кровотечение! выдохнула она, и в голосе её дрожал страх, редкий в этих стенах.
Волков не раздумывал.
Заканчивайте здесь, бросил он ассистенту и сбросил перчатки.
Лидия, за мной! уже шагая к выходу.
В приёмном отделении царил хаос. Воздух гудел от криков, шагов, звона металла и запаха хлорки. На каталке, как тряпичная кукла, лежала женщина лет тридцати. Лицо белое, как мел, тело в синяках, будто её били методично, с холодным расчётом. Волков подошёл к ней, словно к полю боя. Его глаза, привыкшие видеть скрытое, сразу уловили странное. Он осмотрел её, отдавая команды чётко, без лишних слов:
Срочно в операционную! Готовьте всё для лапаротомии! Определите группу крови, капельницу, реанимацию на подхвате!
Кто привёз? спросил он у дежурной, не отрывая взгляда.
Муж, ответила та. Говорит, упала с лестницы.
Волков лишь усмехнулся. В его взгляде промелькнуло недоверие. Лестницы так не калечат. Он видел следы старых гематом, едва зажившие переломы, симметричные ожоги на запястьях. Будто кто-то прижигал их утюгом раз за разом. А потом он заметил полосы на животе, тонкие, как от лезвия. Не случайные царапины. Это были следы пытки.
Через полчаса она лежала на операционном столе. Волков работал, как автомат, но с душой. Останавливал кровь, зашивал, боролся. И вдруг рука его дрогнула. Он увидел нечто, что не должно было быть: на коже надписи, вырезанные или выжженные. Будто кто-то хотел стереть её личность, заменив её клеймом.
Лидия, тихо сказал он. Как закончим, найди мужа. Пусть ждёт в приёмной. Никуда не уходит. И вызови милицию. Тихо.
Вы думаете? начала та.
Думать дело следователей, перебил он. Наша задача спасти. А эти травмы не от падения. И не первые. Это не случайность. Это система. Долгая, расчётливая, жестокая.
Операция шла ещё час. Наконец сердце женщины успокоилось. Жизнь была спасена. Но душа ещё нет.
Выйдя из операционной, Волков почувствовал, как усталость навалилась на него, как мешок с песком. Но в коридоре его ждал молодой милиционер сержант с блокнотом и настороженным взглядом.
Капитан Семёнов уже едет, сказал он. Что скажете?
Волков перечислил всё: внутреннее кровотечение, разрывы, десятки старых травм, ожоги, порезы.
Это не падение, закончил он. Это издевательство. Кто-то годами ломал её. И скорее всего тот, кто должен был беречь.
Через несколько минут появился капитан Семёнов подтянутый, с пронзительным взглядом, будто он видел не только слова, но и ложь между ними. Он кивнул Волкову:
Вы её знали?
Впервые вижу, ответил хирург. Но если бы не мы, она бы не дожила до утра. Её тело как карта мучений. Каждый шрам свидетельство.
Семёнов молча выслушал. Потом направился в приёмную. Волков пошёл за ним не из любопытства, а потому, что уже стал частью этой истории.
В приёмной нервно шагал мужчина опрятный, светловолосый, в тёмном пиджаке. На лице маска беспокойства, но в глазах что-то пустое.
Как моя жена? Что с Олей? бросился он к врачам.
Ольга Дмитриевна Громова? уточнил Семёнов. Вы её муж, Игорь Сергеевич?
Да! Скажите, что с ней?!
В реанимации. Состояние тяжёлое, сухо ответил Волков. Расскажите, как она упала?
Споткнулась на лестнице, быстро, будто заученно, ответил Громов. Я был на кухне, услышал грохот Прибежал она без сознания.
И сразу привезли сюда? спросил Семёнов.
Конечно! Я что, бросил бы её?
Волков смотрел на него. Вроде бы образцовый муж. Но в его взгляде было что-то ненастоящее. Взгляд человека, привыкшего властвовать. И наказывать.
Господин Громов, твёрдо сказал Семёнов. У вашей жены старые травмы. Ожоги, порезы, переломы. Как объясните?
Громов замолчал. Потом вспыхнул:
Оля неуклюжая! Вечно обжигается, падает!
На кухне обжигают оба запястья одинаково? холодно спросил Волков. И порезы на животе это тоже кухонные травмы?
Громов побледнел. Но быстро опомнился:
Вы что, меня обвиняете?! Моя жена в больнице, а вы
Никто не
Хирург взглянул на бессознательную пациентку — и в ужасе отпрянул: «Немедленно звоните в полицию!»