Город, погружённый в сырую ночную мглу, дышал тяжёлым, угрюмым молчанием, изредка нарушаемым воем машин скорой помощи. В больничных коридорах, пропитанных запахом лекарств и боли, бушевала буря, не уступающая по силе той, что бушевала за окном. Ночь выдалась не просто тяжёлой она была на грани катастрофы, будто сама судьба испытывала на прочность тех, кто стоял на страже чужих жизней.
В операционной, залитой резким светом ламп, Иван Дмитриевич Воронцов хирург с двадцатилетним стажем, человек, чьи руки спасли сотни людей, продолжал сражение. Третий час подряд он не отходил от стола, его движения были отточены, как у часового мастера, а взгляд острым, будто он видел не только плоть, но и ту тонкую грань, что отделяет жизнь от смерти. Усталость давила на плечи, но хирург знал: расслабляться нельзя. Каждое его решение, каждый жест на вес золота. Он провёл тыльной стороной руки по лбу, не отрываясь от работы. Рядом, как тень, стояла медсестра Галина сосредоточенная, с тревожным блеском в глазах. Она подавала инструменты, словно передавая не металл, а саму надежду.
Шов, коротко бросил Воронцов. Его голос, привыкший отдавать приказы, звучал теперь как вызов судьбе.
Операция подходила к концу. Ещё немного и пациента можно будет спасти. Но в этот момент дверь операционной с грохотом распахнулась. На пороге стояла старшая медсестра, её лицо исказила тревога.
Иван Дмитриевич! Срочно! Женщина без сознания, множественные травмы, подозрение на внутреннее кровотечение! выдохнула она, и в её голосе слышалось нечто большее, чем обычный врачебный вызов.
Воронцов не колебался.
Заканчивайте здесь, бросил ассистенту и сорвал перчатки.
Галина, со мной!
В приёмном отделении царил хаос. Воздух был наполнен криками, шагами, звоном металла. На каталке лежала женщина лет тридцати бледная, с синяками, словно кто-то методично покрывал её тело следами боли. Воронцов подошёл к ней, как к полю боя. Его взгляд, привыкший видеть скрытое, мгновенно анализировал ситуацию.
Срочно в операционную! Готовим лапаротомию! Определить группу крови, капельницу, вызвать реаниматолога! Быстро!
Кто привёз? спросил он, не отрывая глаз от пациентки.
Муж, ответила дежурная. Говорит, упала с лестницы.
Воронцов усмехнулся. Его взгляд скользнул по телу женщины, как сканер. Следы старых синяков, заживающих переломов рёбер всё это не было похоже на случайное падение. Но особенно его внимание привлекли странные, почти симметричные ожоги на запястьях. Будто кто-то прижигал их снова и снова намеренно, методично. А потом он увидел шрамы на животе не случайные порезы, а что-то более зловещее.
Через полчаса женщина уже была на операционном столе. Воронцов работал с холодной точностью, но в его движениях читалась ярость. Он останавливал кровотечение, сшивал ткани, боролся за её жизнь. И вдруг его рука замерла. Он увидел нечто, что не должно было быть там: надписи, вырезанные или выжженные на коже. Будто кто-то пытался стереть её личность, заменив её клеймом.
Галина, тихо сказал он. Как закончим, найди её мужа. Пусть ждёт в приёмной. И вызови полицию. Тихо.
Вы думаете?
Думать дело следователей, перебил он. Но эти травмы не от падения. И не первые. Это не несчастный случай. Это насилие. Систематическое.
Операция длилась ещё час. Наконец, сердце женщины стабилизировалось. Жизнь была спасена. Но душа ещё нет.
Выйдя из операционной, Воронцов почувствовал, как усталость навалилась на него, как камень. В коридоре его ждал молодой полицейский сержант с блокнотом и внимательным взглядом.
Майор Семёнов уже в пути, сказал он. Что можете сказать?
Воронцов перечислил всё: внутреннее кровотечение, разрывы, десятки старых травм, ожоги, шрамы.
Это не падение, заключил он. Это издевательство. Кто-то годами ломал её. И, скорее всего, тот, кто должен был защищать.
Через несколько минут появился майор Семёнов сухой, подтянутый, с пронзительным взглядом. Он кивнул Воронцову:
Вы знали пострадавшую?
Впервые вижу, ответил хирург. Но если бы не мы, она бы не дожила до утра. Её тело как карта страданий. Каждый шрам свидетельство чьей-то жестокости.
Семёнов молча выслушал и направился в приёмную. Воронцов пошёл за ним не из любопытства, а потому что уже чувствовал себя частью этой истории.
В приёмной нервно шагал мужчина опрятный, светловолосый, в тёмном свитере. На лице маска беспокойства, но в глазах что-то холодное.
Как моя жена? Что с Наташей? бросился он к врачам.
Наталья Сергеевна Белова? уточнил Семёнов. Вы её муж, Игорь Викторович?
Да! Скажите, что с ней?!
В реанимации. Состояние тяжёлое, сухо ответил Воронцов. Расскажите, как она упала?
Споткнулась на лестнице, быстро сказал Белов. Я был на кухне, услышал шум Прибежал она без сознания.
И сразу привезли сюда?
Конечно! Я что, бросил бы её?
Воронцов смотрел на него. Казалось бы примерный муж. Но в его взгляде читалось нечто, что не вязалось с тревогой. Это был взгляд человека, привыкшего контролировать.
Господин Белов, твёрдо сказал Семёнов. У вашей жены обнаружены следы старых травм. Ожоги, шрамы, переломы. Как вы это объясняете?
Белов замолчал. Потом взорвался:
Наташа неуклюжая! Постоянно падает, обжигается!
На кухне обжигают оба запястья симметрично? холодно спросил Воронцов. И шрамы на животе это тоже кулинарные эксперименты?
Белов побледнел.
Вы что, меня обвиняете?! Моя жена в больнице, а вы
Никто не обвиняет, спокойно сказал Семёнов. Но мы обязаны разобраться.
Тут появилась Галина:
Иван Дмитриевич, пациентка очнулась. Спрашивает о муже.
Белов рванулся
Хирург взглянул на бездыханную пациентку — и вдруг отшатнулся в ужасе: «Немедленно звоните в полицию!»