Мраморный пол кухни в квартире на Тверской был холоден, твёрд, безжалостен. На этом ледяном покрытии, согнувшись, сидела 72летняя Мария Ивановна, хрупкая, как зимний клен. Ее дрожащие руки лежали на коленях, а перед ней стояла глубокая тарелка с холодным остатком еды.
Дверь кухни с тихим скрипом открылась, звякнули ключи, и к стене накатилась привычная стальная дверь шкафа.
«Мама? прозвучал голос Ивана из коридора. Я дома».
Сердце Марии затрепетало, словно птица в клетке. Она попыталась встать, но слабые ноги её предали.
Тарелка скользнула с её рук и упала на мрамор, издав глухой звон. Марина, её невестка, резко повернулась, глаза её вспыхнули от раздражения не только от прихода мужа, но и от того «спектакля», который, как ей казалось, мать собиралась разыграть.
Иван! крикнула она, пытаясь звучать сладкопринуждённо. Какой сюрприз! Я думала, ты придёшь позже!
Иван вошёл, разгибая галстук, глаза его были тусклы от бессонных ночей, но в них всё ещё блестел образ мальчишки, бегавшего босой по грязному двору их старой деревни.
Он замер, увидев мать, сжатую, как испуганную птицу, на холодном полу.
Мам… пробормотал он, голос дрожал. Что вы делаете на полу?
Мария отводила взгляд, уперевшись в кафель. Марина быстро схватила тарелку, поставила её в мойку, включила кран, будто собиралась смыть не только грязную посуду, а и всю сцену.
Иван, как здорово, что ты так рано! сказала она, меняя тон на сладкий, но натянутый. Я думала, ты задержишься.
Иван подошёл к маме, присев на колени.
Мам, почему плачете? спросил он, поглаживая её дрожащую руку. Чтото болит?
Мария попыталась улыбнуться, но губа дрожала.
Нет, сынок, это просто старость. Мы иногда слишком эмоциональны.
Он осмотрел её запястье, где светилось пурпурное пятно, будто ктото сжала её с силой несколько дней назад.
Что это? спросил он, голос стал серьёзнее. Где это получилось?
Я упала в шкафу пустяки, вымолвила Мария, отмахиваясь.
Марина, не отводя глаз от кастрюли, предложила:
Иван, хочешь кофе? Я только что испекла свежий хлеб. Твоя мама уже поела, но могу разогреть чтонибудь и для тебя
Иван молча встал, не отрывая взгляда от матери, но не ответил жене.
Мам, почему вы сидите на полу? настойчиво спросил он. У вас есть стул, диван, даже кровать Зачем здесь?
Мария сжала губы, её горло сжимало ощущение стыда. Она не хотела становиться причиной ссоры в семье.
Иногда прошептала она, глотая слёзы. Плитка холоднее, спина болит здесь мне легче.
Иван взглянул на неё тяжёлым взглядом. Он знал, как она пытается «не создавать проблем», но теперь понял цену её «самоотверженности».
Марина, чувствуя напряжение, принялась за улыбку, но в голосе прозвучала ядовитая нотка:
Иван, ты ведь знаешь, что твоя мать отказывается стареть. Она хочет всё делать сама. Я же говорила тебе: ей нужен дом престарелых, где профессионалы, а не наша кухня, где она всё ломает.
Она тут тоже живёт, бросил Иван, голос стал твёрдым. Этот дом тоже её.
Тоже? усмехнулась Марина, иронничая. Она же не подписывала договор куплипродажи, не платила каждый кирпич!
Иван глубоко вдохнул:
Она положила первый камень в мою жизнь. Без неё я бы не учился, не открывал фирму, не покупал эту квартиру. Не говори так о моей маме!
Марина открыла широко глаза, удивлённая такой открытостью. Обычно Иван избегал конфликтов, предпочитая работу деловым переговорам.
О, как же пробормотала она, бросая взгляды в сторону. Ты же сейчас будешь «спасать» её, а я управляю домом, имиджем семьи а она указала на Марию, делает из себя жертву, потому что не ела обед в пятизвёздочном отеле.
Иван, сжав кулак, прошептал:
Замолчи, Марина.
Тишина нависла, будто гнетущий снег. Марина, потрясённая, спросила, почти шепотом:
Что ты сказал?
Сказал, чтобы ты замолчала, повторил Иван, голос стал сталью. И подумай, какие слова ты бросаешь в этом доме, особенно о моей маме.
Он повернулся к Марии, помогая ей встать. Тело её казалось слишком лёгким, она почти не держала вес.
Вы похудели заметил он, встревоженно. С тех пор как последний раз проверяли у врача?
Старость сушит, сынок, улыбнулась она, пытаясь шутить. Не волнуйся.
Он поставил её на стул, подошёл к холодильнику и достал яйца, помидоры, лук. Начал готовить омлет, будто это было обычное дело. Вспомнив, как в детстве готовил ему мать простую яичницу на печи, он почувствовал, как рука помнит каждое движение.
Марина наблюдала, будто между гневом и замешательством.
Иван, ты перебарщиваешь, заявила она, меняя тактику. Я же её и так поддерживаю. Это была просто испорченная еда, я собиралась выбросить а она настояла.
Иван остановил взбивание яиц.
Она настояла, чтобы съесть испорченную еду на полу? спросил он, медленно повернувшись к ней.
Марина запинаясь, сказала:
Ты понял меня она упала, отказывалась принимать помощь
Хватит, отрезал он. Мы поговорим позже. Сейчас мама будет есть нормально.
Ужин получился простым, но достойным: мягкий омлет, свежий рис, горячий фасоль, ломтик авокадо. Иван подал всё на блюде, а не на полу, и сел рядом с матерью.
Ешь, мамочка, сказал он ласково. Тепло.
Мария смотрела на еду, как на редкий дар. Горло сжимало, но она съела ложку за ложкой, слёзы текли.
Ты не должен пробормотала она. Ты так устал от работы.
Меня утомляет, когда я прихожу домой и вижу, как моя мать ест мусор на полу, ответил Иван без обиняков. Это отнимает душу.
Она кивнула, принимая еду.
После еды Иван помог маме встать, провел её в комнату, поправил подушку, застелил одеяло.
Завтра идём к врачу, сказал он. Нужно новые анализы. И мамочка
Она посмотрела на него.
Да?
Если чтото случится, когда меня не будет голос стал глубже расскажи мне. Не скрывай, чтобы я не волновался. Пора знать правду.
Глаза Марии наполнились слезами, но она молчала. Наконец, шёпотом:
Твоя жена
Твоя жена заплатит за всё, что сделала, прервал её Иван, угадав. Но мне нужна правда, а не молчание.
Она сжала его руку.
Дай хотя бы одну ночь, попросила она. Пусть я сплю, зная, что хотя бы сегодня не ела на полу. Завтра тогда поговорим.
Иван кивнул, увидев в её глазах усталость жизни, смешанную с детским страхом.
Он поцеловал её лоб и ушёл. В коридоре Марина ждала его.
Поговорим сейчас? спросила, скрещивая руки.
Поговорим, ответил он. Но без криков.
Они сели в гостиную: он на диване, она в кресле напротив. Несколько секунд они измеряли друг друга.
И что? начала Марина. Ты меня осудишь, не выслушав?
Иван погладил лицо, устало:
Я пытаюсь понять твою точку зрения с тех пор, как моя мама переехала к нам. Я знаю, что тебе нелегко, но твоя «жестокость» это не просто «трудные времена», а унижение.
Марина подняла брови.
Жестокость? повторила она. Потому что я не выдержала ухаживать за старой, которая всё время жалуется?
Выдавать испорченную еду на пол это не «жестокость», а издевательство, холодно сказал он. Другого слова нет.
Марина ударила ладонью по подлокотнику.
Ты ничего не знаешь! взорвалась она. Ты целый день в офисе, возвращаешься, как в мыльной опере, и думаешь, что понимаешь, что значит жить с этой старушкой. Она забывает лекарства, проливает кофе, врывается в мой шкаф грязными ботинками, громко включает телевизор, спорит с внуками Я всё решаю, я выгораю, Иван!
Внуки? прервал её Иван. Они проводят больше времени в школе, а когда бывают дома, их ухаживает няня. Ты даже не спускаешься к столу, когда мы ужинаем.
Марина покраснела.
Кто же поддерживает наш имидж! бросила она. У меня встречи, конференции
И имидж лучше, когда бабушка ест с собой испорченный обед? парировал Иван.
Она нервно рассмеялась.
О, пожалуйста однажды.
Однажды? он ответил, холодно. Я узнаю.
Что ты будешь делать? Установишь камеры? Допросишь горничную? Спросишь соседей, слышали мой голос?
Он молчал, но в голове уже всё просматривал.
Марина, услышав его тишину, нашла в себе крик:
Ты сошёл с ума, поддаёшься шантажу этой старой! Всегда так: «мы бедные, мы страдаем». Ты, заполненный виной, падаешь в её ловушку.
«Бедные»? медленно произнёс Иван. Ты всегда видела мою мать лишь как «крестьянку», а не как женщину, которая воспитала меня в одиночку. Я её не забуду.
Он встал.
Этот разговор заканчивается здесь, сказал он. Завтра после встречи с мамой и доктором Романовым я решу, что делать. Пока я прошу тебя держаться подальше от неё, пока я не решу, как вести наш брак. И помни: я один владелец этой квартиры, я купил её до брака.
Марина осталась сидеть, чувствуя, как ускользает контроль.
На следующий день Иван не пошёл в офис. Он позвонил в свою фирму, передал дела партнёру и объявил, что останется дома.
В девять утра они пришли в кабинет доктора Романова, семейного врача. Мария Ивановна села на кушетку, слегка смущённая.
Вы сильно похудели с последнего визита, заметил врач, осматривая её. Как вы питаетесь, Мария Ивановна?
Она посмотрела на сына, потом на врача.
Доктор, скажите, я начала она, но прервала себя.
Доктор попросил Ивана подождать в комнате. Когда двери закрылись, он подошёл к Марии более осторожно.
Мария Ивановна, я её знаю давно, она всегда была откровенной со мной. Вы говорите, что ваш сын переживает, а я тоже замечаю, что в доме происходит чтото большее, чем обычные семейные разногласия, сказал он. Вы чувствуете себя безопасно?
Мария ощутила, как горло сжимается.
У меня есть мама, прошептала она. У меня есть сын, но
Вы чувствуете, что вас унижают? спросил врач, глядя прямо в её глаза. Это не «просто старость», это насилие.
Слёзы кати́лись по её щекам, и она рассказала всё, что могла: тарелки, толчёные на пол, еда, которая стояла несколько дней, рукопожатия, которые оставляли синяки, обиды, когда её заставляли «не мешать» гостям, когда её заставляли есть остатки, когда ей говорили «ты обуза».
Доктор записал всё, кивнул, а затем обратился к Ивану, который вошёл в кабинет.
Вашей матери нужен официальный документ о её состоянии, сказал он. И психологическая поддержка. Вы, Иван, должны решить, как дальше защищать её.
Иван кивнул, глядя на мать.
Мам, помнишь, как мы жили в деревне, в маленьком доме с печкой? спросил он, голос дрожал. Мы делили один хлеб, один кусок мяса
Мария кивнула, глаза наполнились теплом воспоминаний.
Сейчас еда в избытке, но я всё равно ем одна, продолжила она. Я ем то, что раньше даже свиньи не ели, а теперь меня заставляют есть на полу
Иван почувствовал, как в груди зажглось пламя решимости.
Мама, прости меня, что не видел этого раньше, что поверил словам шептал он. Я обещаю, что теперь буду защищать тебя.
Доктор Романов встал.
Я подготовлю заключение, которое вы сможете использовать в суде, если понадобится, сказал он. И я порекомендую вам найти надёжную помощницу, которая будет уважать ваши границы.
Иван обнял мать, её руки дрожали, но в них была благодарность.
Спасибо, сынок, прошептала она. Я не хочу, чтобы ты страдал изза меня.
Вернувшись домой, Иван нашёл Марину в гостиной, у неё в руках телефон, в отражении которого читалось отчётливое напряжение.
Мы поговорим? спросил он, держась за спинку стула.
Я готова слушать, кивнула она, но её голос дрожал.
Ты понимаешь, что твои действия причиняли боль моей матери? спросил он. Ты заставляла меня смотреть, как она падает, как её унижают. Я больше не могу это терпеть.
Марина молчала, потом, почти шепотом, произнесла:
Я боялась, что без меня наш комфорт рухнет. Я думала, что ты справишься, но я ошибалась.
Иван поднялся, подошёл к окну, открыл штору, впустив в комнату холодный вечерний свет.
Я ухожу, сказал он. Я ухожу к маме в деревню, где она будет жить в доме, который сама построила, где её уважают. Ты можешь оставить всё, что хочешь, но я больше не позволю, чтобы она сидела на холодном полу.
Марина посмотрела на него, в её взгляде отразилась смесь страха и гнева.
Ты оставляешь всё? прошептала она. Ты меня бросаешь?
Я не бросаю, ответил Иван, почти без эмоций. Я просто выбираю правильный путь.
Он вышел, а за дверью раздался тихий звонок телефон Марии Ивановны, в котором прозвучал голос доктора, предлагающий оформить официальный протокол.
Тишина в квартире накрыла их, как снег на старый дах. Внезапно, в коридоре зазвонил звонок это был стражИ когда Иван открыл дверь, в коридоре стояла старушка в простом платке, держа в руках старый фотоальбом, её глаза светились надеждой, что теперь её голос наконец будет услышан.
