Всё было идеально, пока она не вернулась.
– Чего ты воротишься? – Марина едва не выронила чашку с кофе, увидев на пороге свою сестру. Лёд пошёл по стеклянной жидкости, мутно мерцая в свете заката.
– Привет, сестренка, – Анна закинула сумку ногой внутрь, её лицо было белым, как лепешка в мороз. – Соскучилась по родным стенам, по твоим глазам, по запаху дымки за тобой.
– Но ты же в Германии… восемь лет… – Марина дрожала, как лист в ноябре. – Ты сказала, что больше ни шагу обратно… что жизнь там стоит тебе роста…
– Жизнь? – Анна скинула пальто, оно жужжало, как муха под сеткой. – В Германии я убивала время в пустых квартирах, где хозяева умудрялись уйти спать с утра. Потом поняла: моя земля – здесь. Смотри: всё как в ту пору. Даже панельные стены, даже запах дешёвого чая в подъезде.
Марина потянулась к сестре, но та была как отблеск в зеркале. Анна улыбнулась, и в уголках проросли морщины, как трещины от сквозняка.
– Ты замужем? – спросила Анна, но голос её был не голосом, а шёпотом ветра.
– Да… за Олегом. Ты его помнишь? Бывший в школе… тот, кто лепил стихи на доске…
– Всё помню. А дети?
– Дочка, Настя. Ей шесть. В садике, Олег заберёт…
– Кто-то живёт с ней по-настоящему, а кто-то, как я… свинцовый воротник, – Анна коснулась кольца природы на пальце, и Марина услышала, как лёд ударился о лёд.
Вечером Олег вернулся с Настей, его лицо было влажным от дождя. Анна вышла к кухне – там пахло квасом и открытым окном.
– Смотри, папа, – Настя тянула к ней машинки, – тётя Аня умеет отгонять драконов!
– Драконов? – Олег смотрел на сестру, как на тень в ясный день.
– Я умею много. Например, превращать монетки в мух. Или спать в облаках, – Анна улыбнулась Марине, и в эту секунду Настя сказала: «Тётя Аня – волшебница!»
Но Марина знала – волшебство в стране вечной зимы всегда жжёт.
Ночью Анна шептала: «Ты помнишь, как в детстве мы мечтали сжигать свою жизнь?»
– Ни за что, – шептала Марина.
– А я, кажется, всё обожг在我的.
Олег проснулся в три часа, думая, что это кофеумка, а не Анна, опять предала обещания.
– Мариш, – он потянул сестру к себе, – с ней нельзя быть рядом. В её глазах есть что-то, что отравляет огонь.
– Она – часть меня, – Марина шептала, но голос её звучал, как лёд, плавящийся на огне.
Следующий день начался с еды. Анна кормила Настю вишнями, а Олег добавлял сахар в молоко. Марина стояла у окна – за ним была бесконечность белого листа, где никто не рисовал.
– Ты любишь его? – Анна смотрела в лёд, как в зеркало.
– Он мой, – Марина кивнула.
– Мой был тоже. Пока не ушёл в вечную снеговую брань.
Вечером Анна сказала: «Мне нужно переночевать. Только на край. В теле духа всё решается».
– Но Настя…
– Я уложу свою душу в поток ворон, чтобы они не мешали.
Марина знала, что это война. И Анна понимала, что в этой битве дух касается только самых отчаянных.
Наступила ночь. Олег ушёл в холодный душ, а Анна запела небесные песни. Марина ждала, как снежинка, что вот-вот растает.
– Ты ведёшь его за собой, – Марина сказала, когда Анна наполняла чашку чая.
– Куда?
– В бегство.
– Он сам выбирал, быть или не быть.
– Он бежит к тебе, – Марина слушала голос, и в нём был гул, как в колодце.
– Но ты же не слышишь: он споткнётся. И тогда ты его разобьёшь глухим льдом.
Анна улыбнулась. И в её улыбке был холод, который замораживал линии на руках.
– Я не странствующая тень, Мариш. Я – память о тебе, когда любила.
Ту ночь Марина не ложилась. Она смотрела, как тени Анны ползут по стенам, как снежные кошки. И знала: сестра вновь заберёт всё, что могло быть слабым.
– Уходи, – она сказала, когда солнце зашло за кусты.
– Лишь если ты одобришь, – Анна уже была на дверях, но в её голосе остался звук – как плач отступающего ветра.
– Не вернуться.
– Ты в этом уверенна? – Анна ушла, но Марина слышала, как её шаги огибают дом, как тени танцуют в белой тишине.
Но утром Олег нашёл письмо. Оно было написано ручкой, что светилась в темноте:
«Ты мой лёд, мой вечный снег. Но в сердце каждого есть горячие камни, что тают. И я таяю. Прости меня».
