— Вы пока идите, а я подъеду.
— Ты где?
— На даче. Бабуля попросила помочь.
На даче. В тот самый день, когда твой ребёнок впервые переступает порог школы…
Анна стояла у раковины, сжимая в пальцах грязную тарелку. Руки дрожали — не от воды, а от ярости. На плите подгорала гречка, в спальне бубнил телевизор, а в голове пульсировало: «Сейчас? Серьёзно? Первое сентября!»
…Муж ушёл на рассвете. Без слов. Просто захлопнул дверь, оставив квартиру в гнетущей тишине. Анна ещё надеялась: может, вышел покурить или за хлебом. Сын уже проснулся, потёр глаза, в пижаме побрёл чистить зубы.
Всё было как обычно. Кроме одного: папа так и не вернулся.
— Сережа, ты вообще в своём уме?! — выдохнула она, когда наконец дозвонилась.
— Бабуля срочно позвала, — оправдывался муж. — Вы идите без меня, я потом подъеду.
— Ага. Срочно. Первого сентября. В семь утра, — голос Анны стал холоднее сибирского ветра.
— Ну ты же знаешь, как она бывает… Мы быстренько.
Анна промолчала. Любое слово сейчас — и она взорвётся. А истерика утром — не то, что должен видеть первоклашка. Вместо ответа она просто бросила трубку.
Пусть им будет стыдно.
— Мам, а папа где? — сын стоял в новой парадной рубашке, старательно застёгивая пуговицы.
Корючился, волновался, но не ныл.
— Бабуля позвала на дачу. Папа поехал помочь, — Анна сказала это ровно, без издёвки.
— А он придёт потом? — в голосе мальчика дрогнула надежда.
— Не знаю, солнышко. Вряд ли.
— А он помнил, что у меня сегодня линейка?
Они обсуждали это весь август. Но сын, видимо, не понимал, как отец мог так поступить.
— Помнил, — тихо ответила Анна.
Мальчик опустил глаза, смолчал. Сел за стол, уткнувшись в телефон. На столе — букет для учительницы. У двери — новенький рюкзак с покемонами. Всё готово к празднику.
Кроме самых главных людей.
На линейке сын держался стойко. Не смеялся, не плакал, только сжимал мамину руку так, будто боялся отпустить. Вокруг толпились счастливые семьи: отцы с камерами, бабушки с пирогами, дети с бантами. У всех был праздник.
Анна тоже фотографировала, подбадривала. Комок в горле мешал дышать, но она улыбалась за двоих. Может, даже за троих. Но этого было мало.
Когда десятиклассник нёс на плечах первоклашку с колокольчиком, пришло первое сообщение от свекрови: «Фотографируй побольше. Скинь мне». Второе — через десять минут: «Пусть Ваня мне помашет! Я мысленно с вами!»
«Мысленно?» — Анна стиснула челюсти. Очень удобно — не надо напрягаться.
Она не ответила. Не из страха перед скандалом. Просто… говорить было не о чём.
После линейки они зашли в кафе, заказали мороженое, погуляли в сквере. По плану они должны были ехать в «Остров сокровищ» — Ваня мечтал о каруселях. Но папа был на даче. С огурцами, а не с сыном.
— Мам, можно я не буду брать трубку, если бабуля позвонит? — спросил Ваня, когда в рюкзаке завибрировал телефон.
— Конечно, — кивнула Анна. — Я бы тоже не взяла.
Она не стала ничего объяснять. Сын и так всё понял. Он обнял её так крепко, будто хотел передать всю свою боль через это объятие.
Внутри что-то окаменело. Поэтому когда Сережа позвонил, она проигнорировала звонок. Ваня — тоже.
Общение свели к переписке.
— Ты ведёшь себя как ребёнок. Возьми трубку. Мама расстроилась, — написал муж.
— Твой сын тоже, — ответила Анна.
— Ваня расстроился?
— Да. Потому что для него сегодня был важный день. А вы выбрали огурцы. Консервируйте дальше.
Сережа вернулся поздно. Вошёл на цыпочках, будто боялся разбудить совесть. Ваня уже спал. Анна сидела с книгой, но не читала — просто сжимала её, как щит.
— Может, завтра куда-нибудь сходим? Втроём, — предложил муж, садясь рядом. — В кино или в «Макдоналдс». А то мы как корабли в море.
Анна подняла на него взгляд. Не обрадовалась, не согласилась. Просто усмехнулась.
— Думаешь, семья — это как твой рабочий график? Перенёс встречу — и порядок? Ты был нужен сегодня.
— Я не специально, — Сережа потер лоб. — Мама внезапно позвонила, я не мог отказать. Думал, управимся быстро.
— Угу. От твоего «думал» Ване не легче. Он ждал тебя. До самого конца.
— Не преувеличивай… — проворчал муж. — Чего тебе ещё надо?
Анна рассмеялась. Сухо, без радости. Сережа видел ситуацию иначе: мир не рухнул, никто не умер, а жена просто капризничает.
Он не понимал, что для неё это было предательством. Или не хотел понимать.
— Много чего. Но в первую очередь — что ты не видишь, как обидел сына. Что думаешь — само рассосётся.
Когда-то всё было иначе. Она вспомнила, как во время беременности Сережа сам сказал:
— Я хочу быть настоящим отцом, а не мебелью. Хочу, чтобы он гордился мной.
Он учил Ваню кататься на коньках, мастерил бумажные кораблики, строил крепости из подушек. Глаза сына светились, а Сережа смотрел на него, как на смысл жизни.
Даже свекровь тогда пекла блины. Пусть больше для гостей, чем для внука, но хоть что-то. При виде Вани она таяла: «Какой красавец! Весь в деда!»
Семейные застолья были громкими, с оливье под майонезом, с тортами «Наполеон». Но потом, когда гости уходили, оставались лишь усталые вздохи: «Могла бы и раньше приехать, помочь убраться».
Ваня всё чувствовал. Он был маленьким, но не дурачком. Помнил, как бабуля обещала забрать его из садика, но «забывала». Как папа пропустил утренник из-за того, что «надо было помочь с картошкой».
Помнил. И молчал.
Постепенно он перестал просить. Теперь книгу перед сном читала мама. Теперь только она знала, чтоИ когда через несколько лет свекровь позвонила и спросила, почему внук не навещает её, Анна просто положила трубку, потому что Ваня давно перестал считать её бабушкой.
