Мы с Алиной сидим на её балконе на 14-м этаже новостройки в пригороде Екатеринбурга. Она с отцом и бабушкой переехали сюда пять лет назад. Отец работает юристом в строительной компании, которая возводила этот дом. Квартиру выбрали с огромным балконом специально для Алины — чтобы она могла заниматься любимым делом. Отец мог себе это позволить. Балкон утеплён: тёплые полы, батареи, стены отделаны фактурной плиткой, приятной на ощупь. Алина помешана на комнатных растениях и аквариумных рыбках. В квартире четыре аквариума — в каждой комнате и здесь, на балконе.
Этот аквариум — угловой, с мягкой голубой подсветкой и сложной системой фильтрации, о которой я ничего не понимаю, а Алина может рассказывать часами. Внутри — керамический замок с башенками и арками. Рыбки выплывают из его окон, словно жители подводного королевства. Пять ярко-красных рыбок, названия которых я вечно путаю, и один необычный — сомик, которого Алина зовёт «золотым усачом». Он — санитар аквариума, чистильщик.
Алина знает о своих рыбках всё. Она активна на форумах аквариумистов, пишет статьи для тематических сайтов, её там уважают. Точно так же она любит растения. После переезда её квартира превратилась в цветущий сад. На балконе вьётся виноград, висят кашпо с фиалками, стоят горшки с мини-кипарисами и бонсай.
Мы сидим в этом зелёном уголке, глядя через большое окно на реку Исеть, крыши домов и парк вдалеке. Справа внизу гудит трасса, ведущая в Березовский и Арамиль. Алина рассказывает о поездке с отцом за грибами. Они заехали так далеко, куда пролез только их внедорожник. Набрали полные корзины, потом три дня с бабушкой сушили и мариновали.
— Жаль, папа теперь почти не бывает дома. Работает даже в выходные. Погода отличная, а скоро дожди пойдут, и уже никуда не съездим. Маша, давай попробуем ещё раз сфоткаться? — Алина смотрит на меня с надеждой.
Я вздыхаю. Идём в её комнату — такую же зелёную и уютную, как балкон. Алина садится перед самодельным белым фоном. Я делаю несколько кадров, потом пытаемся их обработать на ноутбуке. Ей нужны фото для документов, но задача кажется невыполнимой.
Снимки не получаются. То ли я плохо снимаю, то ли дело в другом.
— Алин, хватит переживать. Внизу фотостудия, схожу, договорюсь.
Алина неохотно соглашается. Она забирается в кресло на балконе, кутается в плед и отворачивается к окну.
Я беру ключи и спускаюсь вниз. Фотограф — молодой парень, скучает за стойкой. Объясняю, что нужно фото на документы, но сниматься будем дома, на 14-м этаже.
— Это будет стоить…
— Нам не важно, сколько. Фото нужны срочно.
Поднимаемся. Парень застывает перед аквариумом, разглядывая рыбок. Я нервничаю.
— Понимаете… Постарайтесь не акцентировать… У девушки лицо сильно пострадало, поэтому она не пришла в студию. Пожалуйста.
— Без проблем. Клиент платит, остальное не моё дело.
Я зову Алину. Она выходит, закутанная в плед, словно в кокон, молча садится перед фоном. Фотограф настраивает камеру, украдкой поглядывает на неё.
— Готово. Уберите плед.
Алина медленно снимает ткань, выпрямляется. Лицо фотографа бледнеет, в глазах мелькает потрясение.
— Чёрт… — вырывается у него.
— Снимайте, — глухо говорит Алина.
Он быстро делает кадры, и я провожаю его к двери.
— Сестра?
— Нет, лучшая подруга. Она невероятно сильная…
— Вераю. Но в следующий раз предупреждай заранее.
— Я предупреждала…
— Да, но когда увидел… Сколько она такая?
— Двадцать три года.
— Жесть… Бедная девочка.
Я протягиваю деньги. Он отмахивается:
— Через час приходи, снимки будут.
Возвращаюсь к Алине. Она снова на балконе, в пледе, плечи дрожат — плачет. Я обнимаю её, глажу по волосам, покачиваю, как ребёнка.
— Ничего, Алин. Всё проходит, и это пройдёт. Смотри, листья в парке уже жёлтые. Хочешь, схожу за твоими любимыми кленовыми? Или за мороженым? Устроим пир?
— Мороженое в холодильнике, Маш. Ешь… Мне не хочется.
Десять лет назад я шла по знакомому коридору больницы в Екатеринбурге. Встречные медсёстры, врачи, санитарки улыбались мне, я здоровалась со всеми.
На посту дежурила пожилая медсестра:
— Маша, сколько дома была? Месяца три? Опять починка?
— Да, Нина Ивановна. Надеюсь, в последний раз.
— Посмотрим, куда тебя пристроить… Первое отделение на ремонте, у нас теснота. Даже в детской палате кроватки уплотнили.
Я заглянула через стекло в детскую. Восемь кроваток вместо пяти, все заняты.
— Есть место в 11-й. Пойдёшь?
— Полубокс? Конечно!
Нина Ивановна вздохнула, криво улыбнулась.
— Пошли. Там девочка хорошая, Алина Соколова. Ваши ровесницы. Только… к ней привыкнуть надо. Она тоже обгорела. Сильно.
— Подумаешь, обгорела. Видали и не такое.
11-я палата — почти люкс. Душ, туалет, маленький холодильник, две функциональные кровати. Можно даже телевизор поставить.
Я вошла. Моя кровать у двери была свободна. У окна сидела фигурка, укутанная в одеяло с головой. Медсестра включила свет, помогла разобрать вещи. Девочка молчала, глядя из-под одеяла. Видны были только глаза.
— Алинка, это Маша. Она добрая, вылезай.
Медсестра потянула одеяло. Я замерла. У Алины не было лица. Ни волос, ни ушей, вместо носа — дырочки, губ почти не видно. Шею держал поролоновый воротник. Щёк не было — сплошные рубцы, как у меня на спине и ногах. Но мои шрамы скрывала одежда. А её…
Её глаза — огромные, тёмно-карие — казались чужими на изуродованном лице.
Я собралась, подошла и сказала:
— Привет, давай дружить?
Голос Алины был глухим, речь невнятной. Привыкнуть к ней было непросто. Но она поражала: знала французский, писаМы сидим молча, и в этом молчании есть всё, что нам нужно — понимание, поддержка и безмолвная уверенность в том, что мы справимся вместе.
