Автобус подскакивал на ухабах. Шофёр крепко ругался, объезжая заполненные талой водой ямы, временами даже выезжая на встречку. Народу в салоне было немного — рабочий день в разгаре.
Сергей смотрел в запотевшее окно на грязный, осевший снег. Ещё немного — и он совсем растает, а там и лето не за горами. На очередной кочке автобус дёрнуло, и водитель снова выругался сочным русским матом.
— Только шины по колёсам не треснут.
Впереди показалась кладбищенская ограда, за которой чернели ряды памятников.
Каждый раз, приезжая сюда, Сергей ощущал тягостное предчувствие неизбежного. Мысли о том, что когда-нибудь и он упокоится здесь, были невыносимы. Приходил он не по зову сердца, а по обязанности. Так положено — навещать родных в памятные дни. Ему стало стыдно за свои мысли, и он тяжело вздохнул.
Автобус остановился у ворот. Двери с скрипом распахнулись, пассажиры выходили, разминая затекшие ноги. Люди сразу потянулись к рядам искусственных цветов, выставленных на продажу вдоль забора. Сергей медленно прошёл мимо, высматривая живые. От ярких пластиковых лепестков рябило в глазах. В конце ряда стояла женщина с ведром, полным красных гвоздик.
Купив четыре цветка, он вошёл на территорию. Дорожки тонули в лужах. Старался их обходить, но под рыхлым снегом тоже хлюпала вода. Поздно пожалел о старых зимних ботинках.
Он дошёл почти до самой опушки леса и свернул влево. Могилу жены нашёл сразу — по кресту. *«Надо памятник ставить. Или подождать? Сын потом сразу двоих сделает…»* Временных крестов вокруг уже не было. Осмотрел уходящие вдаль ряды могил — много новых появилось с прошлой осени.
Перешагнул через оградку, встал в подтаявший снег, притоптал его. Почувствовал, как влага просочилась внутрь.
— Здравствуй, Катя.
С потускневшей фотографии в рамке улыбалась жена. Этот снимок он любил больше всего. Запомнил её такой, хотя здесь ей всего тридцать шесть.
Вспомнил тот день рождения. Сбегал утром за цветами, а когда вернулся, Катя уже надела новое платье. Он подарил ей золотые серёжки. Она тут же вдела их в уши и сияла от радости. Он успел запечатлеть этот момент. Как будто вчера было…
— С днём рождения. Тебе бы сегодня пятьдесят шесть… — Сергей прикинул, куда воткнуть гвоздики.
Вся могила была утыкана искусственными цветами — яркими, будто их принесли только вчера.
Он наклонился, вытащил из снега жёлтую веточку у самого креста и воткнул её у подножия. На освободившееся место положил гвоздики. Замёрзшая земля не поддавалась, хрупкие стебли не протыкали её, да и снег скоро растает — цветы упадут. На фоне кричащих искусственных бутонов они казались скромными. Но зато живыми.
— Скучаю. Но часто приходить не могу. Прости, не сердись. Я заслужил лежать здесь, а не ты. А жизнь распорядилась иначе…
Он говорил долго, делился новостями, глядя на портрет, пока ноги не замёрзли окончательно. Воронье карканье нарушало тишину, усиливая тоску.
— Пойду, Катюша. Обувь промочил, и теперь некому отругать. После Пасхи приду, когда подсохнет. Тогда и могилу приберу, новую фотографию принесу — такую же. Красавица ты у меня… Прости меня за всё. — Вздохнул, перешагнул через ограду и, не оборачиваясь, пошёл к выходу.
На остановке уже ждали автобуса несколько человек. Когда он наконец сел в салон, пальцев на ногах почти не чувствовал.
Домой еле дошёл. Скинул промокшие ботинки и носки, поставил чайник. Выпил две кружки чая с мёдом, надел сухие шерстяные носки, включил телевизор и прилёг. По экрану шёл какой-то фильм. От чая разморило, потянуло в сон…
***
Лена появилась на стройке после колледжа. Молодая, с ясными глазами, веснушками на носу и улыбкой, будто солнце выглянуло из-за туч. Сергей не мог отвести от неё взгляд. У него ведь жена, сын в третьем классе… А тут — как будто глаза слепят.
Однажды перед Новым годом они встретились на автобусной остановке. Лена куталась в воротник пальто, в её глазах отражались огни фонарей. Сергей украдкой поглядывал на неё. Когда подошёл автобус, он пробился следом за ней и сел рядом.
— Здравствуй, Лена. Домой? — спросил он просто для начала.
— Да. А ты?
— Тоже. — Он помолчал. — Ёлку уже нарядили?
— Нет. Отец всегда покупал живую. Она лежала на балконе. А тридцатого декабря мы её вместе украшали. И запах… Сразу праздник!
— Сегодня же тридцатое. У тебя на балконе ёлка? — улыбнулся Сергей.
Лена рассмеялась. Он залюбовался.
— Родители далеко, а у меня искусственная. Сейчас приду, соберу, повешу конфеты — как мама раньше делала. Потом чай попью и буду любоваться.
Он живо представил её комнату, ёлку, румянец на её щеках, когда она тянется к верхним веткам…
— Можно я с тобой? — вдруг вырвалось у него.
— Зачем? — она смутилась.
— Помогу ёлку нарядить. Чай попьём… — сам удивился своей наглости.
Лена посмотрела на него большими глазами.
— Поехали.
Они собрали ёлку, смеясь и толкаясь, будто знали друг друга давно. Потом пили чай… Он ушёл, хотя не хотелось.
А в новогоднюю ночь снова пришёл к ней. Не помнил, что наврал жене. Нет, помнил. И как Катя смотрела на него, словно всё поняла. Но остановиться не мог.
Стал заходить к Лене чаще. Она не задавала вопросов. Лишь иногда в её глазах мелькала тоска — такая же, как у Кати, когда он возвращался домой.
Однажды Сергей шёл домой, решив во всём признаться. Не мог больше так жить. Знал, что Катя будет плакать, кричать. Лишь бы сына не отняла.
Но дома жена встретила его со слезами: его мать попала в больницу.
Потом пришлось забрать её к себе — сама она уже не могла. Катя, не раздумывая, согласилась, хотя уход легёл на её плечи.
Сиделка не справилась — однажды Катя засталаСиделку уволили, и Катя сама осталась ухаживать за свекровью, а Сергею снова пришлось выбирать между долгом и желанием, но теперь уже не для себя — для тех, кого он, сам того не ведая, сделал заложниками своей слабости.
