Ах, детушки мои, присядьте поближе, расскажу вам историю, что в сердце моем, как старая песня, живет. Сижу я здесь, в доме престарелых, носки вяжу, а мысли улетают назад, в молодые мои годы. Родня меня сюда отправила, говорят, чтобы покой был, а я лишь воспоминания перебираю, словно бусы. И эта повесть — про меня, Анну, и мою доченьку Светлану, про то, как жизнь учила нас, что такое настоящее счастье.
Было это давно, когда я еще глупой была, верила, что любовь — это вечный праздник. Встретила я Виктора — высокого, глаза горят, язык, как мед, сладкий. Влюбилась по уши, думала, вместе горы свернем. Поженились мы, и скоро я забеременела. Виктор аж светился: «Сын будет, Анюта! Наследник мой!» Уже и шампанское купил, и планы строил, как тот сын мир покорит. Я смеялась, гладила живот, представляла, как мы втроем гулять будем по парку, как семья.
Но родилась у меня девочка. Тихая, легкая, словно пушинка, с глазами, как весеннее небо. Назвала я ее Светланой — потому что она, как свет, в мою жизнь вошла. А Виктор… не пришел. Ни в роддом, ни на выписку. Молчит, будто его и не было. Мать его, Галина Петровна, еще и нож в душу вонзила: «Девочка? Ну, отдайте куда-нибудь, зачем она вам?» Я слушала, а слезы сами катились. Как можно? Это же моя кровиночка, мое сердце!
Вернулась я из роддома одна. Светлану к груди прижала, сумку на плечо — и в никуда. Жить с Виктором я не могла, а родители мои далеко были, не до них. Поселились мы у бабы Матрены, в старой коммуналке. Комнатка тесная, стены тонкие, но теплые. Баба Матрена, хоть и ворчала порой, сердце имела золотое. То чаю горячего нальет, то кашу сварит, то Светлану покачает, когда я на работу бежала. «Не горюй, Анюта, — говорила. — Господь видит твои слезы, даст вам долю». И я верила, иначе не выжила бы.
Жили мы бедно, ох, как бедно. Днем я в киоске стояла, газеты да сигареты продавала, а ночью офисы мыла — полы, окна, столы. Руки трескались, спина гудела, ног не чувствовала. Но когда Светлана улыбалась, когда ее ручонки ко мне тянулись, все забывалось. Она была моей радостью, моим смыслом. Про Виктора не спрашивала — мала еще, но чувствовала, что маме больно. Я же старалась не плакать при ней, хоть ночами подушка от слез мокрой была.
Прошло лет пять. Светлана уже в садик ходила, косички я ей заплетала, а сама все думала: как так вышло, что мужчина, который клялся в любви, от нас отвернулся? Но жизнь не ждала моих раздумий — надо было есть, одевать ребенка, за коммуналку платить. Баба Матрена помогала, как могла, а я ей за это до гроба благодарна. Она мне не раз говорила: «Анюта, родные не те, с кем кровь одна, а те, кто в беде руку подаст». И правда ее была.
Однажды иду я с работы, усталая, как собака, аж вижу — у нашего дома «Мерседес» черный стоит, блестит, как в кино. А рядом — Виктор. Постарел немного, но все тот же — перстень золотой, рубашка дорогая, прическа модная. И мальчик рядом с ним, лет четырех, как две капли воды на него похожий. Увидел он меня — и побелел, как мел. Светлана моя, смелая, тянет меня за руку:
— Мама, кто это?
Виктор глаза в нее впился, словно язык потерял. Ведь дочь его, та самая, от которой он сбежал. А тут дверцы машины хлопнули, и выскочила его новая — в лисьей шубе, с губами, как у утки, и голосом, как на базаре. «Витя, кто эти нищие?» — визжит. Мальчик ее поддержал: «Папа, поехали, они грязные!»
У меня в груди все сжалось, но я голову подняла. Взяла Светлану за руку и пошла. Медленно, с достоинством. Потому что мы не нищие, мы — семья. Виктор за угол побежал, видно, хотел что-то сказать, но не решился. И слава Богу. Что он мог? Извиниться? Поздно, братец, поздно. Двери, которые раз захлопнул, не всегда открываются.
Дома пахло щами — баба Матрена оставила. Светлана села ужинать, а я ей косичку гладила. Спросила она: «Мама, кто этот дядя?» А я лишь ответила: «Человек из прошлого, дочка. Нам без него лучше». Она кивнула, потому что в ее пяти годах мудрости было больше, чем у Виктора за всю жизнь.
А о нем я потом от соседей слышала. Говорили, сидел он в баре, виски пил, в потолок смотрел. Может, и понял, что настоящее счастье променял на перстни да машины. Да время назад не повернешь. Новая его, слышно, недолго продержалась — нашла побогаче. А мальчик тот, сын его, рос без отца, потому что Виктор не для детей, ему бы в карты играть да водку пить.
Светлана моя выросла красавицей. Училась хорошо, в университет поступила, теперь работает, мне помогает. Про Виктора мы не вспоминали — не о чем было. А я, хоть и в доме престарелых, не грущу. Потому что знаю: мы со Светланой выстояли. И не потому, что сильные, а потому, что любили друг друга. И баба Матрена, царство ей небесное, всегда с нами была — в каждой тарелке щей, в каждом добром слове.
Вот так, мои хорошие. Помните: счастье не в деньгах, не в блестящих машинах. Счастье — когда тебя любят. Даже если тихо, даже если в тесной комнатке, где пахнет щами и детским сном. И когда выбираете, с кем жизнь делить, смотрите в сердце, а не на золотые перстни. Потому что сердце не обманет, а золото — просто холодный металл.
