Меня зовут Татьяна Геннадьевна. Мне шестьдесят четыре года. Всю жизнь я старалась быть хорошей матерью, честным человеком, не лезть не в свои дела и не давать советов без спроса. Но, видимо, именно это и стало моей ошибкой. Сейчас я оказалась в таком положении, что даже врагу не пожелаю: невестка объявила мне войну, а сын — отвернулся, словно меня и нет на свете. Всё из-за одного дня, одного ребёнка… и моего «нет».
Когда Витя, мой единственный сын, сказал, что женится, я обрадовалась. Ему было уже тридцать два — самое время обзаводиться семьёй. Я молилась, чтобы он встретил хорошую женщину, с которой сможет пройти всю жизнь. Ирина, его невеста, поначалу показалась мне нормальной: скромная, симпатичная, вроде бы спокойная. Правда, с ребёнком от первого брака. Но я подумала: не моё дело, лишь бы сын был счастлив.
После свадьбы Ирина забеременела. Беременность у неё была тяжёлой, почти все девять месяцев пролежала на сохранении. Её старший сын в это время жил то у отца, то у бабушки. Я не лезла, не навязывалась — да и не звали. Внука, которого они родили вместе, я впервые увидела через полгода после родов. До этого звонила сама, спрашивала — как малыш, как Ирина. Отвечали вежливо, но холодно.
На «смотрины» я приехала с подарками — и для внука, и для старшего сына Ирины. Она приняла их без особой радости. Мальчик даже «спасибо» не сказал. Но я не обиделась, решила, что он просто стеснительный. На прощание сказала Ирине: если что — звоните.
Через две недели она позвонила. Оказалось, у неё разболелся зуб, а её мать не смогла приехать. Попросила посидеть с детьми. Я согласилась. Приехала, выслушала короткие указания и осталась одна с грудничком и её сыном от первого брака.
С первых же минут старший дал понять: я здесь лишняя. Он игнорировал мои просьбы, не отзывался, когда я звала, наотрез отказывался играть. Потом полез в мою сумку. Я мягко сделала ему замечание. В ответ он закричал: «Это мой дом! Что хочу, то и делаю!» — и пнул меня ногой. Я попыталась объяснить, что так нельзя — он убежал в комнату и вернулся с водяным пистолетом, начал брызгать мне прямо в лицо. Терпение лопнуло. Я отобрала пистолет и строго поговорила с ним.
Потом Ирина попросила покормить его. Но едва я поставила тарелку супа, он начал размазывать еду по столу, плеваться, бросать хлеб. Я была в шоке. Не от капризов — дети есть дети. А от полного отсутствия уважения и границ. Мне никто не говорил, что у ребёнка проблемы, я думала, он обычный. Но вёл он себя как дикарь. И когда Ирина вернулась, я прямо спросила: «У твоего сына всё в порядке с головой?»
Она посмотрела на меня, как на ненормальную, и спокойно сказала: «С ним всё нормально». Я ответила, что больше никогда не останусь с её сыном, потому что он меня бил, обзывал, обливал водой и шарился в моих вещах. В ответ услышала: «Вы просто не смогли найти к нему подход!»
После этого я ушла. Невестка перестала отвечать на звонки. А когда я спросила у сына, когда же смогу увидеть внука, он замялся и сказал: «Поговори с Ириной». Но она разговаривать отказалась. Через Витю передала, что не хочет «грузить меня общением с её невоспитанным ребёнком».
Сын выслушал мою версию — я рассказала всё честно. Но, видимо, Ирина уже вложила в его голову другое. Он сказал, что нужно «время подумать» — и больше не звонил.
Теперь я, бабушка, не имею права видеть родного внука. Всё потому, что не согласилась быть бесплатной нянькой для ребёнка, который не знает слова «нельзя». Если бы Ирина хоть раз объяснила ему, что бить взрослых нельзя, что лезть в чужие вещи — стыдно, возможно, ничего этого бы не было. Но вместо этого — молчание и отчуждение.
Я не хотела ссоры. Не хотела вражды. Но унижаться и терпеть похабное отношение я не собираюсь. Я мать. Я бабушка. И я заслуживаю хотя бы капли уважения.
