Когда-то, давным-давно, в тихом городке под Москвой произошла история, в которую трудно поверить, пока сам не окажешься в такой же пучине горя. Так случилось с моей подругой Ларисой, чья жизнь стала бесконечной битвой с женщиной, что день за днём отравляла её душу.
Лариса познакомилась с Дмитрием, когда ей едва исполнилось двадцать. Он был старше, уже прошёл через развод и воспитывал двоих детей от первой жены. Несмотря на разницу в годах и тяжёлый груз прошлого, между ними вспыхнуло настоящее чувство. Казалось, им под силу преодолеть любые невзгоды — и пересуды соседей, и тени былых ошибок. Но одно препятствие оказалось сильнее их — мать Дмитрия, Галина Петровна.
С первого дня та не скрывала неприязни. Её бесило в Ларисе всё: юность, простота, манера говорить, даже то, как она смеялась. Свекровь то и дело подкладывала мелкие пакости, то срывала добрую улыбку с лица, будто искала повод уязвить. Лариса терпела, надеялась, что рано или поздно сможет растопить этот лёд. Ошибалась.
Сперва Галина Петровна притащила в их дом котёнка, хотя знала, что у Ларисы аллергия, а в доме уже жили пёс Барбос и кот Васька. Квартира превратилась в бедлам, где животные ревновали и дрались. Потом свекровь начала выбрасывать «лишние» вещи — книги, старую балалайку, даже подарки Ларисы, оправдываясь: «С ребёнком не до глупостей!» Но хуже всего была её реакция на беременность.
Когда Ларису положили на сохранение, Галина Петровна осталась хозяйничать. Она порезала на тряпки свадебное постельное бельё, выкинула половину одежды. Беременной девушке было больно и страшно — она чувствовала себя чужой в собственном доме. Но самое страшное ждало впереди.
Перед самыми родами они доделывали ремонт. Дмитрий позвал мать помочь. Та пришла и тут же потребовала, чтобы Лариса — на восьмом месяце — красила стены. Когда та отказалась, сославшись на самочувствие, свекровь фыркнула:
— В наше время бабы до самых родов в поле горбились, а ты неженка, только бы от работы отмазаться!
Дмитрий промолчал. И в этом молчании был удар горше любых слов.
После родов Лариса вернулась домой уже с другим сердцем. Она чувствовала себя лишней. А когда обнаружила в детском одеяле, подаренном свекровью, спрятанные иголки — сердце её сжалось от ужаса. Она показала мужу, но тот отмахнулся: «Тебе почудилось». Лариса не сдержалась — швырнула одеяло в печь и смотрела, как сгорают её последние надежды.
Прошло несколько недель. Спина болела невыносимо, ребёнка надо было вести в больницу. Помощи ждать было неоткуда. Тогда Дмитрий вызвал мать. Та явилась с видом святой мученицы. Всю дорогу до поликлиники не умолкала: «Слабак ты, Лариса. Мой сын мог бы найти женщину покрепче да поумнее. А ты только ноешь да на печи лежишь!»
Лариса молчала. Стискивала зубы. Думала только о том, чтобы ребёнка осмотрели.
На обратном пути Галина Петровна, не дождавшись зелёного света, с младенцем на руках рванула через дорогу прямо под колёса. Машины заскрипели тормозами, раздались крики и ругань, а Лариса застыла на тротуаре, словно каменная.
И тогда в ней что-то оборвалось.
Прямо на улице, не сдерживая слёз, она закричала:
— Ты чуть не убила моего сына! Ты травишь меня с самого начала! Запомни, Галина Петровна, больше ты его не увидишь! Никогда! Ты для меня — чужая! И плевать мне, что ты его бабка!
А потом добавила то, что копилось месяцами:
— Может, ты и правда хотела, чтоб я из роддома не вернулась? Может, иголки в одеяле — не случайность? А если ты наводила порчу? Хотела, чтоб я исчезла, как исчезла твоя первая невестка?
Галина Петровна молчала. А Лариса развернулась и ушла.
Через полгода брак распался. Дмитрий так и не сделал выбор. Он продолжал оправдывать мать, игнорируя боль той, кого когда-то клялся любить. Лариса собрала вещи и уехала с сыном, забрав самое ценное — своё достоинство и право ребёнка расти в любви, а не под взглядом злой бабки.
Теперь она живёт одна. Работает. Снимает угол в маленькой квартирке. Растит сына. И, несмотря на всё, говорит: «Я выбрала свободу. Я выбрала жизнь — свою и сына. Больше не буду дрожать ни за себя, ни за него».
А вы бы простили такую свекровь? Или тоже разорвали бы эти цепи?
