«Ну как ты могла пустить бывшую свекровь к внучке? Ты что, совсем гордости не имеешь?»
На той неделе моей дочурке Аленке исполнилось два года. Скромный праздник, только самые близкие. Ее батюшка, мой бывший супруг, даже не вспомнил о дне рождения — ни звонка, ни слова. А вот мать его, Валентина Степановна, напротив, позвонила заранее. Говорит, хочет поздравить малышку. Ну, что тут плохого? Пришла, принесла подарок — плюшевого мишку, пару конфет да конверт с деньгами. Погуляли в сквере, а потом домой вернулись… Тут-то и начался настоящий переполох, — с горечью вспоминает тридцатилетняя Ольга.
— Что случилось-то?
— Моя мать, как увидела меня с Валентиной Степановной, так и вспыхнула, словно порох. Кричит: «Опосорила род! Ни стыда, ни совести! Как смела пустить ее к ребенку?» Да еще требует, чтобы я ей эти «жалкие подачки» в лицо швырнула и за дверь выставила.
— Да неужто из-за подарка скандалила?
— Еще как! Твердит: игрушка — дешевка, конфеты — отрава, а деньги — гроши. Всю ночь ныла! Упрекала, что я, мол, к бывшей свекрови в ногах валяюсь. Что вот она, «змея подколодная», а я ее в дом пустила. Будто забыла, как эта самая женщина когда-то меня на улицу выставила — без копейки за душой. Ольга развелась год назад. Муж оказался ненадежным — как только начались трудности (ночи без сна, детские слезы, нехватка денег), он тут же сбежал. Решил, что проще одному жить. Молча собрал вещи и ушел. Квартира была на его матери записана, так что Ольгу просто выдворили.
— Я тогда в ступор впала. Темнота перед глазами. Куда идти? Что делать? Даже плакать не могла.
Разводом занимался адвокат свекрови. Делить было нечего — и жилье, и машина числились на родителях мужа, у него же — ни кола ни двора. Даже алименты платит копеечные. Ольга не стала через суд требовать — ни сил, ни духу не осталось.
— Просила лишь об одном — пусть поживу в квартире до конца декрета. К матери возвращаться не хотела — характер у нее тяжелый. Но Валентина Степановна отказала: «Ты у меня не первая невестка. Гостиница — не про нас».
Перед отъездом, впрочем, помогла: грузчиков наняла, вещи упаковала, даже к матери Ольги перевезла. Разрешила забрать все, но та взяла только свое — не хотела, чтоб потом попрекали.
Вот уже восемь месяцев живет Ольга с дочкой в тесной однушке у матери. Алиментов едва на памперсы хватает. Ни отец, ни его родня о ребенке не вспоминают. Ни звонка, ни письма. Лишь Валентина Степановна изредка спрашивает про девочку.
— Ссориться не хотелось. Потому и согласилась встретиться в сквере — подальше от дома, — вздыхает Ольга. — Знала, что мать будет против, но надеялась, что поймет. Ошиблась.
— Она не просто обиделась. Чуть ли не на улицу выгнала. Кричит: «Предательница! Раз такая добрая, иди к ним жить!» Говорит, я дочку воспитать не смогу — сама без гордости. А они, мол, надо мной издевались, а я им еще и дорогу к ребенку открыла.
— Ольга, но Валентина Степановна ведь сама к вам потянулась. Разве нет?
— Так и я думаю. Но мать непреклонна. У нее все просто: враги есть враги. Ни встреч, ни подарков, ни разговоров. А мне важно, чтобы у Аленки была связь с теми, кто ее любит — пусть и с другой стороны.
Теперь Ольга боится новых скандалов. Бабушка, которая когда-то помогала, теперь — враг номер один. Мать требует разорвать все связи с прошлым. А Ольга мечется между тем, что правильно, и тем, что нужно.
— Что делать? Лишить ребенка второй бабушки — это справедливо? Но и с матерью ругаться — себе дороже. Я и так одна, с малышкой, без поддержки. Страшно. Устала метаться между двух огней. Хочу лишь, чтобы дочь росла в мире, а не в вечных войнах взрослых.
