**Дневник Надежды Степановны**
Так получилось, что на старости лет осталась я одна. Не по своей воле, не из-за злого рока — просто невестка, та самая, ради которой я когда-то распахнула двери своего дома, выставила меня за порог, будто старый ненужный хлам. Теперь живу в покосившейся избе в глухой деревне. Без водопровода, с печкой, которую каждый день приходится растоплять, с туалетом во дворе и ведрами воды из колодца. Всё, что имела, теперь принадлежит ей.
Меня зовут Надежда Степановна. Родом я из Калуги. Моему сыну Сергею тридцать два. Пять лет назад женился. Женился, казалось мне, ослеплённый. Привёл в дом какую-то Алёну — девку с юга, без жилья, без профессии, без стыда. Сын был от неё без ума, а я с первой минуты насторожилась. Но промолчала. Думала, пройдёт.
После свадьбы мы втроём ютились в моей двушке. Я отдала им гостиную, сама перебралась в крохотную спаленку, где и повернуться негде. Прошло пару месяцев, и Алёна объявила, что беременна. Срок уже приличный. Но вот беда — Серёжа познакомился с ней всего за месяц до зачатия. Я посчитала. Не сходится.
— Рано родила, — отрезала она.
— Рано? А малыш здоровый, крепкий, даже признаков недоношенности нет?
Промолчала. Сын поверил. А я — нет. Я сразу поняла: ребёнок чужой. Но разве докажешь, если сын слеп?
Сначала она ещё притворялась хозяйкой — мыла полы, готовила. Потом бросила. Я одна тянула весь дом. А потом началось то, что добило меня. Алёна потребовала, чтобы я отдавала пенсию им «в семью». Без зазрения совести. В лоб.
— А ты-то какой вклад вносишь, Алёна? — спросила я. — Ни дня не работала до свадьбы, ни после!
Сергей встал на её защиту. Требовал отчитываться за каждую копейку. Видно, она его настроила. Знала обо всех моих выплатах, льготах. Всё у неё на карандаше. Даже лекарства купить не могла без нравоучений.
Терпение моё лопнуло. Купила холодильник и поставила в своей комнате. Перестала скидываться на еду, разделила счета. Не обязана я кормить лентяйку и её дитя. Не обязана — и всё.
Тогда Алёна поняла, что просто так меня не сжить. Однажды в мое отсутствие она перерыла мои бумаги. Нашла документы на квартиру. А там загвоздка: после развода с отцом Сергея я выкупила его долю, но оформила жильё на сына. Думала — пусть будет его, он же у меня один…
Алёна ликовала. Грозила:
— Убирайся! Ты здесь никто! Пожалyйся Сергею — разведусь и половину заберу. Тогда и ты, и он — на улице!
Что я могла ответить? Понимала: сын меж двух огней. Не хотела его разрывать. Собрала вещи и уехала в старый родительский дом в деревне. Когда-то купили его с бывшим, но так и не достроили. Теперь живу в этом забытом Богом месте, где зимой дует из щелей, а летом лишь дымок из трубы напоминает, что я ещё жива.
Сергею сказала, что хочу тишины, покоя, природы. Он не заподозрил подвоха. А Алёна только обрадовалась — одним ртом меньше. Сначала сын приезжал пару раз, теперь — ни звонка, ни весточки. И я знаю: она не даст. Не позволит.
Жалею лишь об одном — что не оформила квартиру на себя. Что поверила в сыновнюю любовь и порядочность невестки. А теперь — в одиночестве, без родного крова, без семьи, без надежды. Старость, которая должна быть в тепле и уюте, стала борьбой за выживание.
Вот так одна чужая женщина отняла у меня всё. Квартиру. Сына. Достоинство. И теперь каждую ночь молюсь, чтобы Сергей прозрел. Чтобы понял, с кем связал судьбу. Но боюсь — будет поздно…
